Все, кто гулял в этот день в парке храма Инари, могли любоваться гордо реющим в воздухе красавием-«кариом».

Туго натянув леер, «карп» раскачивался из стороны в сторону, словно кого-то высматривал.

Вдруг вверх по лееру «карпа», подхваченная ветром, заскользила какая-то коробочка. Она приблизилась к «карпу». ударилась об него и раскрылась. И тут, словно белые голуби, выпорхнувшие из широкой пасти «карпа», на землю посыпались бумажные листки.

Их подхватывали на лету, вырывали друг у друга из рук и читали вслух:

— «Требуйте освобождения Сато — честного патриота, любимого учителя всех детей Одзи, борца за мир!»

Хитоси неторопливо возвращался домой. Рядом с ним, понуро опустив голову, плелись Сабуро и Масасиге. Денкити шел поодаль по мостовой, независимо заложив руки в карманы и насвистывая что-то. Толстяк Синдзо ковылял позади Хитоси.

Синдзо первым нарушил тягостное молчание:

— А все-таки здорово это они придумали — с листовками! . .

Вероятно, это было сказано сейчас некстати, так как Хитоси толкнул его локтем в голову и буркнул:

— Болван!

Синдзо обиженно поджал губы и сошел с тротуара на мостовую.

Некоторое время они шли молча. Вдруг Денкити ска зал, не обращаясь ни к кому:

— Красиво получилось... бац по морде! И поделом!

— Почему поделом? — Хитоси смерил его грозным взглядом.

Денкити предусмотрительно отошел в сторону и крикнул:

— Потому что зазнался! Только и слышно было: «Мой «дракон» да мой «дракон»! Почему не позволил моему «золотому коршуну» подняться? Почему зря делал своего «зеленого чорта» Сабуро? А у них гляди как дружно! Одного побили — другой поднялся!

— А ты уже на четвереньки встал перед карпами? — прошипел Хитоси. — Я им покажу скоро... такое устрою им.. .

— Опять завел! — Денкити скорчил гримасу.

— Молчать! — гаркнул Хитоси замахнувшись. — Я им покажу! Я скажу отцу, и он выпишет из Токио...

Денкити фыркнул и быстро побежал по улице. Перебежав мостик, он сложил ладони у рта и крикнул:

— А ты попроси отца выписать из Америки! Пусть закажет змей с пушкой!..

* * *

В доме Ямады, в гостиной, меблированной на европейский лад, собрались гости: местная знать и несколько старших офицеров американского гарнизона в Одзи, во главе с подполковником Паттерсоном.

В числе гостей были местный богач Фудзита, директор школы Фурукава и родственник Ямады Тояма — высокий, статный старик, который заметно выделялся из всей компании тем, что не лебезил перед иностранцами.

Рядом с Паттерсоном сидела мисс Уитни, накрашенная ярче обыкновенного и одетая в японское кимоно, с круглым бумажным веером в руке.

Подполковник Паттерсон уже порядком захмелел. Его большие, заросшие волосами руки то и дело шарили по столу, опрокидывали рюмки и бокалы, бесцеремонно залезали в блюда.

Когда подали сукияки — тонкие ломтики куриного мяса, поджаренные в соевом соусе, — он осоловевшими глазами уставился в блюдо и спросил:

— Приготовлено на саке?

— На саке, господин Паттерсон, — учтиво склонил голову хозяин.

— Это не годится. Своему повару-японцу я приказал подливать в соус не саке, а виски. — Он приподнял палочкой один ломтик и, наклонившись к тарелке, шумно втянул в себя воздух. — Плохо, мистер Ямада! Нет того аромата. Мой способ лучше. Думаю взять в Японии патент на американизированное сукияки!

Подполковник заржал, обнажив испорченные зубы, и вытащил из заднего кармана брюк плоскую металлическую фляжку. Наливая из нее в свою тарелку виски, он предложил гостям:

— Попробуйте, господа! Уверяю вас, очень вкусно. Если все японские блюда сдобрить американской приправой, то получатся шедевры кулинарии. Первые в мире!.. Что, не нравится? — Он рассмеялся, увидев, как поморщился Ямада после первого же куска сукияки. — Ешьте, ешьте, не гримасничайте! Привыкайте к нашей кухне!

И, подмигнув Кадзуо, он принялся ложкой выхлебывать из тарелки соус с виски.

Сидя напротив подполковника, Кадзуо внимательными, преданными глазами следил за длинным, вытянутым, как у лошади, лицом иностранца. Казалось, эти челюсти не отдыхали ни секунды. Не переставая есть, Паттерсон разговаривал, смеялся, чавкал, курил и пил. Пил он не из маленьких, инкрустированных золотом чашечек, как все гости, а из бокала, предназначенного для прохладительного напитка «кока-кола».

— Привычка, привычка! — закашлялся между тем Ямада, не в силах проглотить мясо, смоченное виски. У него сперло дыхание и на глазах показались слезы. — Наши японские желудки еще не приспособились к американской приправе...