Паттерсон, видимо, решил передохнуть. Он шумно отодвинулся от стола и закурил.

— С некоторыми традиционными блюдами, господа, еще можно примириться. Пусть себе одни жуют рис, другие — гаолян. Но что касается остального, то это уже глупые пережитки. Америка стала самой могущественной державой в мире именно благодаря тому, что пренебрегла патриархальными пережитками.

При последних словах американец расстегнул мундир и забросил ноги на соседнее кресло.

— Что вы понимаете под пережитками? — тихо спросил его сидящий напротив Тояма.

— Что мы понимаем под пережитками? — Паттерсон выпустил густое облако сигарного дыма. — Все то, господа, что устарело и уже не подходит к нашему веку атомной бомбы: государственные границы, суверенитет, национальные культуры, памятники старины и прочая чепуха... Американцы за новые, рациональные формы управления миром!

— Жаль, что имеется немало народов, которые не захотят отказаться от этих предрассудков. Это доставит вам много беспокойства, господин Паттерсон, — сказал Тояма с улыбкой, и трудно было понять, сочувствует он ему или издевается.

Американец испытующе посмотрел на Тояму и, отчеканивая каждое слово, сказал:

— Кто не согласится с нами, тех мы заставим принять наш образ жизни! Надо действовать решительно, хватит миндальничать! Иначе весь мир захлестнет коммунистическая стихия. — Помолчав, он многозначительно добавил: — И мы рассчитываем на помощь Японии. Но чтобы эта помощь была действенной, необходимо прежде всего навести должный порядок в вашем доме. ..

Чем больше Кадзуо слушал американца, тем больше

нравился ему этот человек. Он нравился ему своей хваткой, своей бесцеремонной откровенностью.

Кадзуо тоже отодвинулся от стола и положил свои ноги в тупоносых ботинках на перекладину соседнего стула. Рядом в комнате завели радиолу. Мисс Уитни пошла туда танцевать в сопровождении офицеров.

— Если бы не вы, — сладко улыбаясь, сказал Ямала, — Япония уже давно очутилась бы в руках красных. Видно, боги всё же оберегают нас...

Паттерсон небрежно кивнул головой.

— Самое важное, чтобы в это беспокойное время, — начал осторожно Кадзуо, — наши бескорыстные покровители не ушли с Японских островов, не оставили нас лицом к лицу с чернью.

— Уйти из Японии? — Американец рассмеялся. — Да мы об этом и не помышляем... После того как мы уже столько вложили в вашу страну — уйти? Мы, американцы, — деловые люди и свои доллары на ветер не бросаем. Мы ждем богатого урожая от вложенных нами денег. Эти деньги японцы должны нам вернуть с лихвой.

— Чем же мы вернем, если мы уже нищие? — развел руками Ямада.

— Чем? — Паттерсон наклонился над столом, опершись о него своими волосатыми руками, и приблизил к Ямале побагровевшее от вина лицо. — Мы вооружим вас, и вы, японцы, должны установить американский образ жизни во всей Азии.. вплоть до Урала. Понятно? Хе-хе-хе! Надеюсь, вы извините меня за солдатскую прямоту. Я не дипломат и не люблю крутить...

Когда гости разошлись, отец и сын еще долго сидели за столом.

— Мне нравятся эти люди, — сказал Кадзуо,— с ними чувствуешь себя спокойнее и увереннее. Нам многому надо у них поучиться!

Ямала молча прохаживался по комнате. Остановившись в раздумье, он сказал:

— Да, конечно, американец по-своему прав. Раз мы в проигрыше, мы и должны платить! Это известный закон... Слава небу, что у нас еще есть чем платить, что у нас в достаточном количестве то, что сейчас котируется на американской бирже. Я имею в виду нашу молодежь...

* * *

На лесном дворе лесопилки собрались рабочие. Они закончили работу, но не расходились по домам. Одни расположились на кучах стружек, другие — на пилораме. Хей-таро с товарищами забрались на груду сваленных сосен. Сосны были еще влажные от дождя и приятно пахли смолой.

Рабочие собрались, чтобы решить: продолжать работу или бастовать. Условия жизни рабочих с каждым месяцем становились все тяжелее, цены быстро росли, а заработная плата оставалась прежней, штрафы увеличивались... А теперь стало известно, что владелец лесопилки принял военный заказ американцев и решил удлинить рабочий день еще на два часа.

Люди угрюмо молчали или вполголоса перешептывались. Не так легко решиться на забастовку, когда дома большая семья, которую нужно кормить. Но и жить по-прежнему тоже нельзя. За ценами — не угонишься... Много ли соберешь с крошечного огорода? Продержишься ли на одной ботве и ячменной похлебке? О рисе и мечтать не приходится...

На трибуне — куче сваленных досок — появился рабочий Исибаси, худой, изможденный человек.

Исибаси кормил не только свою многочисленную семью, но и детей брата, сидевшего в тюрьме за кражу двух банок с консервами.