— Я не помешаю тебе, отец?

— Входи, — устало выдавил из себя Ямада.

Оба молча закурили. Кадзуо видел, как тяжело дышит его отец, и решил подождать, пока он успокоится. Усевшись удобнее, Кадзуо стал чистить свою трубку серебряной лопаточкой.

— Я удивляюсь, отец, как ты терпишь разговоры этих наглецов, — заговорил Кадзуо сквозь зубы. — На твоем месте я просто вышвырнул бы их на улицу.

— Здесь горячиться нельзя, Кадзуо. — Ямада заставил себя говорить спокойно: отцу положено быть рассудительным. — Все это не так просто, как тебе кажется. Пока ты сидел в плену, в Японии произошли большие изменения. Я понимаю, что к ним нелегко привыкнуть. Мне хотелось бы, чтобы ты прежде всего запомнил, что одной только силы теперь недостаточно. Теперь ее надо сочетать с умом и хитростью. Ты не можешь успокоиться, наблюдая, что происходит в нашем старом Одзи. Ты возмущен митингами рабочих среди бела дня, их наглыми требованиями, разгуливаньем коммунистов на свободе. К сожалению, все это происходит по всей Японии. Не нужно закрывать глаза на подлинную опасность, которая угрожает нашей нации. Но с этой опасностью нельзя бороться только силой. Разве можно успокоить бурное море выстрелами из ружья?

— Что ж, по-вашему, делать, отец? Смириться? Рабочие наступают вам на горло, а вы делаете вид, что не замечаете этого.

Кадзуо говорил тихо, не повышая голоса, но Ямада-старший видел, каких усилий стоило сыну сдерживать себя.

— А что бы ты хотел, Кадзуо?

Чтоб я их всех выгнал с работы и остановил лесопилку?

— Хотя бы и так! — воскликнул Кадзуо. — Пусть дохнут с голоду!

— «Дохнут с голоду»! — Ямада покачал головой. — А кто будет возмещать мои убытки?

Кадзуо жестом показал на стоящие рядом стулья, на которых недавно сидели делегаты от рабочих:

— Что, если нам убрать этих? У нашей «боевой группы» есть план... Только, отец, Сума на вас в обиде. Вы стали скупы...

— Плевать мне на твоего Суму! — махнул рукой Ямада. — Дела делать не умеет этот Сума! Оружие подбросить не смогли! Опозорились на всю округу... Я не вижу толку в том, чтобы бросать деньги на ветер. «Боевая группа»! — Он фыркнул. — Спрятались, как улитки, и ждут чего-то. А тем временем рабочие уже взяли меня за глотку...

Кадзуо сел напротив отца и тихо сказал:

— То, о чем я хочу вам рассказать, имеет прямое отношение к лесопилке.

Ямада-старший недоверчиво взглянул на сына и вытер платком шею.

— Ну, говори. В чем дело?

Кадзуо заговорил топотом. Безучастное вначале лицо Ямады стало понемногу оживляться. В глазах блеснуло любопытство. Выслушав сына, он ухмыльнулся и кивнул головой:

— Неплохо придумано. Но не будет ли все это опять шито белыми нитками?

— Не беспокойтесь, отец. Этим делом занимается сам Сума. Все будет сделано с ведома подполковника Паттерсона. А от вас требуются только деньги.

— На такое дело можно дать! — Ямада-старший хлопнул себя по карману. — Но меня интересует, какова твоя роль в этом?

Кадзуо улыбнулся и уклончиво ответил:

— Я занят другими делами. ..

Ямала привстал:

— Слушай, Кадзуо, я бы не хотел, чтобы ты рисковал своей головой. С нас достаточно, что мы даем деньги. Понятно?

Кадзуо молча наклонил голову.

Главы восьмая ЗА ЖИР!

В ночь под воскресенье Одзи, казалось, забылся необычным, тревожным сном. Кое-где из домов сквозь неплотно закрытые ставни пробивались узкие полоски света, и тогда бодрствующие полицейские крадучись приближались к окнам — не услышат ли они каких-либо опасных разговоров.

Вот уже несколько дней, как по городку ползли слухи о готовящейся демонстрации рабочих.

По главной улице с вечера группами прохаживались полицейские и доверенные лица. Они тщательно осматривали заборы и стены домов — нет ли листовок, надписей, призывов к миру. Наблюдение за этой улицей облегчалось тем, что она была хорошо освещена. Два ряда фонарей, висевших у домов, уходили светящимися гирляндами вдаль, где сливались в одно сплошное желтое пятно.

Начальника полиции больше всего беспокоили темные улочки и переулки, и он, не доверяя полицейским, оставил среди ночи свою теплую постель и сам вышел из дома проверить, все ли в порядке.

Совершая обход неподалеку от дома Хаяси, он заметил при тусклом свете луны чью-то мелькнувшую тень. При его приближении тень застыла на месте, а потом вдруг метнулась к охапке рисовой соломы, стоявшей во дворе Хаяси. Полицейский подкрался к открытой калитке дома и стремглав бросился на солому.

Но тень принадлежала не человеку, а собаке Дзиро — Таме, устроившейся на соломе со своими щенятами.

Ошеломленная Тама вскочила на ноги и, взвизгнув от неожиданности, тут же крепко вцепилась в ногу полицейского, готовясь защищать не только дом своих хозяев, но и жизнь своих детей.

Выскочившие на вопли пострадавшего трое Хаяси — отец, Дзиро и Хейтаро — с трудом освободили ревностного служаку от цепких зубов разъяренной Тамы.

Выругав ради приличия собаку, Хейтаро отнял у нее большой кусок полицейской штанины и, извинившись, передал ее владельцу. Тот махнул рукой и, не спуская глаз с собаки, пятясь назад, вышел со двора.

Выйдя за калитку, он выругался:

— Паршивая собака! Она должна лаять, а не бросаться молча...

Хаяси-отец, погладив Таму, ответит: