Царь Вулкан был высок, силён, красив. Чёрные длинные волосы спадали на широкие богатырские плечи. Синие глаза, прямой нос, густые изогнутые брови, отливающая сединой, короткая, стриженая по-военному борода…

Каждая из дочерей, включая Добромилу, всегда представляла своего избранника именно таким, как их отец. Добрым и сильным, грозным и справедливым, простым и весёлым, когда дело касалось семейных отношений, и таким… красивым. Иначе и быть не могло. Редкий отец отдаёт столько любви и внимания своим детям. Ему можно было доверить любую тайну, говорить на любые темы. С матерью не подурачишься. Там всё чинно и серьёзно…

В дверь снова постучали:

— Уступ! — весело крикнул царь, отпуская дочерей из своих крепких объятий. — Если опять ко мне дочь, впускай, не церемонясь!

Вошёл придверный:

— Пресветлый, к тебе Говар из Лесдогора.

— Ну вот, — с сожалением вздохнул Вулкан, — только собрался с вами почародеить…. Простите, дочки, простите, милые: дела.

Девушки поклонились отцу и вышли. Царь веров кивнул придверному, и он тоже удалился за дверь.

У входа появился Говар. В коричневом балахоне, с раскрасневшимся от мороза лицом. Он низко — в пояс — поклонился, приветствуя асура.

— Входи, вольный старец, рад тебя видеть, — Вулкан подошёл к двери, встретил Говара и лично проводил его в зал. — Придверный! Уступ! Справу дорогому гостю!

Придверный и кто-то из стражи быстро принесли Справу — высокий, дубовый стул, обитый дорогой кожей и украшенный тонкой резьбой до самого подголовника. Его установили справа от трона, как и было положено при встрече дорогих гостей.

— Садись, Говар, — пригласил Вулкан старца на справу, сам же устроился где и должно асуру — на трон. — Будь гостем.

— Благодарствую, царь Вулкан. Пошли Род благодать твоей семье и народу веров.

— Отобедаешь со мной? О, что я, неразумный, путника же не спрашивают. Уступ!

— Слушаю, — отозвался придверный.

— Поторопи обед, предупреди царицу и дочерей, что обедает гость.

Уступ удалился, а асур, повернувшись к Говару, осмотрел его с ног до головы. Сколько Вулкан себя помнил, он всегда видел Говара таким. «Я и сам немало на свете пожил, — рассуждал про себя царь веров, — но его помню старцем с далёких дней своего детства. А ведь ещё мой дед мне про Говара сказки баял».

— Ну, расскажи, Говар, пока беседа к обеду, чем Лесдогор живёт? Как с Бардаком граничите, может, пособить чем?

— Что говорить, Вулкан? Царские это беседы о границах да врагах. Моё ж дело — мести бородой, пока ешшо живой.

— Ну, что ты, вольный Дух Леса. Ещё мой отец говорил, светлая ему память, что ты обещался его внукам и правнукам былины на сон целящий петь. В твоих былинах — великая сила, это я по себе знаю. Ты уж держи своё слово, не гневи усопших.

— Добро, царь. Пошли Род благодать тебе и царству за то, что усмирил слабость мою… Вести невесёлые в Светлолесе. Одолели меня думы тяжкие, вот и расскрипелся, как старая липа в бурю. Давай уж оставим беды на время после обеда?

— Вот, — сказал довольно Вулкан. — Узнаю. Это уже настоящий Говар, а то испугал меня. Ведь это же твои слова: «Оставляй все беды на после обеда, а после еды — уже не до беды»?

— Нет, царь. Это дед мой говорил, а не я.

— Скажи на милость, — покачал головой Вулкан, — а я уже слышал эту поговорку пересказанной от Кратора да думал — вот умно воевода речёт, наслушался умных людей.

— Раз речёт так твой воевода, значит, так и думает. А раз воевода думает, это уже неплохо.

— Это ты, Говар, точно подметил. Дум у него сейчас хватает. Это правда.

— Что за напасть? — обеспокоился старик. — Снова аримы[vii] напирают? Или в Свентограде что?

— Оно-то… и то и другое, — простецки вздохнул царь. — Но не в этом дело. У него во дворце враг объявился.

— Кто ж это? — всерьёз удивился старик.

— Божена…

— У-у-у, — улыбнулся Говар. — Старое предание. Красавицы всегда норовят обидеть или задеть побольней витязей. То от любви, никак не от ненависти. Видать, асур, так оно и есть. В таких играх — кресало с кресалом — быть пожару.

— Во-от, — подтвердил Вулкан слова старца, — ты меня понимаешь, Говар. Я давно про них в уме держу, да и не только про них. Всё выходит, что козни всякие по любви, а потом вдруг засомневался. Думаю, а что, ежели я неправ? Я ведь отец. Может, чего и не замечаю. А ты меня успокоил. Знать, и впрямь погуляем на свадьбе-любомире, а, дед Говар?

— Что ж, — отчего-то с грустью сказал старец. — Будет время, будет и бремя. Никуда они не денутся, только не торопи их…

Появился Уступ:

— Прости, Пресветлый, и ты прости, вольный старец. «Горные» лазутчиков поймали, у себя держат. Бородач просит к тебе привести, на допрос.