Вывернув свое творение, она встала и приложила к себе.

– Ну?

– Хорошо, - Мик смотрел, как она скептически осматривает сверху вниз получившуюся вещь, и ему казалось, что ее не беспокоит то, что так мучало его. Она казалась естественной и нужной здесь, этому времени, этому месту, тогда как он напротив считал себя чужим. Она жила полной жизнью, в то время как он существовал где-то рядом. «Как ей это удается?» спрашивал он себя снова и снова. И почему-то ответы, приходившие в голову, лишь злили его. «Если бы у меня не было детей, я бы тоже не переживал. С Мариной все равно все кончено» думал он, « да, наверное ей Саша тоже не особо нужен, она забыла его. Да она и не попыталась вернуться! Просто приняла обстоятельства, и смирилась с ними. А может и обрадовалась!» и, видя, как улыбается она, глядя на только что сшитый сарафан, его догадки подтверждались и все больше озлобляли его.

– Что с тобой? – спросила Энна, почувствовав пристальный взгляд, - есть хочешь?

– Нет. Спокойной ночи.

Встав слишком резко, он двинул стол, и свеча, стоявшая в куске дерева, как в подсвечнике повалилась. Энна кинулась, и схватила ее, прежде чем огонь дотронулся до поверхности стола.

– Ничего страшного, - как бы ни видя, и ни ощущая его настроя, сказала она, и, поставив свечу еще раз посмотрела на сарафан. Повесив его на спинку стула, слишком порывисто как показалось Мику, она отвернулась от него и пошла к своей кровати.

– Спокойной ночи, - прошептала она, отворачиваясь к стене.

– Спокойной – Мик так и стоял у стола, облокотившись на него обеими руками. Чувствуя и свою вину перед ней, и одновременно свою правоту. Отчаявшись, вернуться к былому, легкому равновесию он решил пойти спать. Уже проходя мимо стула он краем глаза заметил что-то странное в том, как лежал сшитый Энной сарафан. Взяв его в руки, он увидел большие пятна воска и растекающиеся от них десятки маленьких.

«А она промолчала» - констатировал разум.

– Эни, прости, я не специально, - слова дались ему с трудом, мешал откуда-то появившийся комок в горле.

– Ничего страшного, - повторила она, но в ее голосе Мик расслышал сдерживаемы слезы.

Не зная, что делать, он подошел к ее кровати, но присесть так и не решился. Он видел, как она старается сдержать плечи, чтобы не тряслись, как тихо дышит, чтобы не выказать своих слез. И не решился дотронуться, или позвать, не смог дать ей понять, что он видит. Не знал, что делать дальше. «Она так расстроилась из-за сарафана» рассуждал он, «найду, кого-нибудь, кто новый пошьет, и все». И постояв подле ее кровати еще немного, он отошел, задул свечу на столе, и, умостившись на свою кровать, лег спать.

Энна слышала, как он раздевался, слышала, как зашуршала его постель, и как его дыхание, из неровного и прерывистого переросло в равномерное, изредка будоражащееся храпом. Она слушала, как он спит, а мысли возвращали ее к мужу, лишь во сне она снова обнимала и целовала Сашу, и он обещал всегда быть рядом. Саша, такой добрый, такой понимающий, он был человеком радостным и веселым. Он никогда бы не вел себя так как Миша, не позволил бы себе грубить, от того что жизнь изменилась до неузнаваемости, не впадал бы в депрессию из-за случившегося, он бы старался научиться жить в настоящем, а не существовать в прошлом. И уж тем более не винил бы ее в том, что она борется за себя и свою жизнь здесь.

Мысли ее метались, перепрыгивая друг через друга, излечивая от того нервного напряжения, что испытывала она с того злополучного дня:

«Ну почему же я плачу? И сарафан жалко, и себя. За что мне, досталось оказаться здесь с этим глупым и черствым человеком? Да я ведь весь день потратила, что бы сшить его, и что теперь? Как мне воск вывести?»

Она так и заснула, ничего не обдумав, ничего не поняв, но зато все оплакав.

В эту ночь ему снился странный и страшный сон. Было жарко, неимоверно, невыносимо жарко. Он смотрел сквозь приоткрытые глаза, видел свои почти сомкнутые ресницы, а сквозь них Энну. Они были в машине, в джипе. Повсюду осколки, кровь. Он находился в каком-то неестественном положении, и было больно. Боль была во всем теле, адская, режущая боль. Он слышал свое собственное дыхание, оно с каким-то шипением вырывалось из легких. Вокруг бегали люди, но движения их были замедленными, какими-то растянутыми и тягучими. Все было перевернуто, все вверх ногами. Он видел, как что-то горит, совсем близко, видел подъезжающие кареты скорой помощи, и бегущих к ним людей. Снова посмотрел на Энну. Вместо лица кровавая масса, с виска течет кровь, правая рука вывернута, и зажата стойкой. Она не дышит! Вдруг понял он. Не дышит! Он хотел дотянуться, к ней, позвать, но не мог шевельнуться. Мельтешили люди в форме, кто-то пытался открыть дверь машины. И только теперь он осознал, что нет звуков. Он ничего не слышит! Он чувствовал, как кто-то вытягивает его из машины, видел, как отрывают панель приборов и руль, что бы вытащить его ноги. «Нет!» - кричал он, но его никто не слышал, «Она не дышит! Не дышит!». Он чувствовал руки на своем лице, и вдруг услышал голос. Женский голос, кто-то звал его по имени.

– Миша! – он резко сел на кровати, обливаясь холодным потом – все в порядке, это просто сон, все в порядке – твердила Энна, гладя его по плечам, но он все еще видел ту, приснившуюся ему маску смерти на ее лице, - все хорошо, успокойся, - она продолжала гладить его руки.

– Эн! – он взял ее лицо в ладони, осматривая, выискивая следы сна.

– Все хорошо, Миш. Успокойся.

– Эн – выдохнул он, и обнял ее, радуясь, что чувствует ее дыхание, - ты жива.

– Жива, – она с ужасом слушала, с какой оглушительной скоростью колотится его сердце.

– Мне приснилось, - он все так же обнимал ее, боясь отпустить, боясь снова вспомнить тот ужас, - что мы…

– Что? – она говорила нежно и ласково, и он поверил ее голосу, постепенно расслабляясь.

– Мне приснилось, что мы попали в аварию и что ты… - он не смог договорить.

– Ничего страшного. Это просто сон, дурной сон. Я здесь.

– Эн.

– Я здесь.

9

Энна несколько дней пребывала в состоянии тихой истерики. Она больше не плакала, так же как и не надеялась. Но и смирением это состояние тоже не описывалось. Она просто существовала здесь и сейчас, в том мире, в котором находилась, не позволяя себе думать и вспоминать. Делала то, что должна была, не больше. Занималась огородом, что бы было, что есть зимой, шила и зашивала одежду, что бы было в чем ходить до ярмарки, где можно будет купить новую, кормила животных, убирала в доме. Лишь иногда, ночами, когда Миша уже спал, она позволяла себе на короткое мгновенье между сном и явью, вспомнить мужа и дом, и представить себе какой была бы ее жизнь. «Саша бы изменился, я знаю. Все бы наладилось. Обязательно».