Шрифт:
И все же, измениться самой рядом с Мишей, и изменить его, оказалось намного проще чем сделать это для и рядом с человеком, за которого она вышла замуж. Энна улыбнулась, раздумывая, что Марина могла бы не ломать свою семью своим упрямством, и всезнайством, а подыграв совсем не много его дурному характеру, привить ему чувство восхищения ею.
Она еще некоторое время посидела в машине. Ей хотелось вспомнить мужа, а вспоминался год прожитый с Мишей. Хотелось подумать о прошлом, а думалось о будущем.
11
Наступил август, принеся с собой прохладу и первые желтеющие листья. Работы у Энны только прибавилось, но она все же старалась по прежнему находить место друзьям. С каким-то легким, но в тоже время истерическим ужасом понимая, что чем больше времени она с ними проводит, тем больше скучает по Мике, по его дурацким замечаниям и комментариям. И ругая себя за эту глупую привычку.
В этом году ее день рождения они с отметили в трактире, было шумно, весело и пьяно. И Энна радовалась этому дню как никогда прежде. Ей всегда хотелось вот такого праздника, когда рядом и друзья, и в то же время незнакомые люди, находившиеся в трактире, тоже поздравляющие ее, желающие здоровья и детей.
– Спасибо, что уговорил меня, - поблагодарила она Мишу, когда они возвращались домой.
– Для тебя все что угодно, - улыбнулся он, осознав, что действительно может многое для нее сделать. «Ничего себе, изменения» - он еще раз улыбнулся.
**
Она только закрыла и полила воском горшочки с засоленными овощами, когда пришел Миша.
– Как успехи? – поинтересовался он, присаживаясь за стол.
– Вот – она с гордостью указала рукой на дюжину горшочков.
– Я горжусь тобой, - он улыбнулся, и откусил кусок большого красного яблока.
– Как день прошел?
– Нормально, я думаю, дров заготовил достаточно, Лао сказал, что хватит, но я еще завтра решил этому день посвятить.
– Да уж, дрова это важно.
– А перекусить есть что?
– Сейчас уберу и будем обедать.
– Я бутерброд хочу. И пить.
– Хочешь, съешь, и попей – она продолжала составлять горшочки у крышки погреба, не обращая внимания на его опять ворчливое состояние. «Если я в старости буду такая же, надеюсь, меня кто-нибудь добьет, чтобы окружающие не мучились». – Какие планы на вечер?
«Понятно» - подумал он, «опять на свидание бежит».
Послышался звук разбитой посуды, что-то покатилось по полу, и как будто вслед ему, полетело витиеватое высказывание.
– Что случилось? – поинтересовалась Энна.
– Ничего!
– А чего кричим? – вот она, кульминация последней особенно ворчливой с его стороны недели. «Доворчался?» - мысленно спросила она.
– Я не кричу! Просто ставить все нужно нормально! – он посмотрел на аккуратно составленные стопкой тарелки. Присев начал собирать осколки, от разбитого стакана. Он хотел остановить непрошенный поток злобы, замолчать. Ну что такого, ну разбил стакан, и Бог с ним. Но непонятная агрессия пересилила, и мысль пошла в наступление. – Тебе повеселиться ночами важнее, чем порядок навести! Я понимаю, конечно, молодость, гормоны. Но мы ведь не в хлеву живем!
Сначала она хотела разбить о его голову горшочек с засоленными помидорами. Но потом пожалела свой труд, и просто дала ему подзатыльник.
– Если ты еще раз, позволишь себе говорить со мной в таком тоне
– То что? – он подскочил, рассыпав уже собранные осколки - что ты сделаешь? Наконец-то определишься, с каким ухажером интереснее? – и получил еще и пощечину.
От обиды, она все же выронила горшочек, рассол замочил подол ее платья, и его брюки, помидоры раскатились по комнате, распространяя кислый запах.
Миша все так же смотрел на нее сверху вниз, понимая свою вину, и не желая извиняться.
Она больше не проронила ни слова, просто развернулась и ушла. Оставив его один на один с разбитой посудой, раскатившимися в разные стороны помидорами, и чувством собственной глупости. Он слышал, как скрипнуло кресло, когда она присела на него, увидел в маленькое окошко, как ветерок поднял прядь ее волос.
«Ты дурак» - сообщил ему мозг.
Миша опять наклонился, собирая осколки и помидоры, он пытался вернуться в то состояние агрессии, в нем было легче, да и проще. Но выплеснув весь этот негатив, обнаружил под ними огромную, зияющую пустоту. Он собрал помидоры и зелень, даже помыл пол. Далее оттягивать свой выход из комнаты возможности не было. Энна все также сидела в кресле, вглядываясь в облака.
Поскрипев половицами, он подошел, и неуверенно постояв рядом, все же присел на соседнее кресло.
– Извини.
– Извиняю – она ответила, не отрывая взгляда от неба.
– Я не хотел.
– Я знаю.
– Нет, правда. Это глупость, я сам виноват.
– И это знаю.
И от этого ее «знаю», от спокойного голоса, ему сделалось одиноко и чуждо, настолько, что даже мороз по спине пошел. Теперь он по-настоящему понял, как страшно ему начать жить, как страшно, что Энна единственный человек, близкий ему и связывающий его с жизнью, может уйти. В глубине души он знал, что вся эта злоба, это лишь от страха, как подготовка к тому, что однажды он останется, по-настоящему одинок. Навсегда.