«синтеза» выражено в подводящей итоги размышлениям поэта над книгой

Мережковского о Толстом и Достоевском заметке «Возражение на теорию

Мережковского». Опубликовав заметку в качестве приложения к тексту

юношеского дневника, В. Н. Орлов поступил совершенно правильно: эта

заметка резюмирует не только изучение Блоком Мережковского, но и всю

внутреннюю полемику с теорией «синтеза», проходящую через дневник50.

Несмотря на запутанную, мистифицированную форму изложения, молодой

49 Белый Андрей. Начало века, с. 172.

50 Обосновывая приложение заметки к дневнику, В. Н. Орлов указывает, что

«по содержанию она тесно примыкает к дневнику 1902 г.» (VII, 474). Заметка

приложена к тексту дневника уже в первой публикации (Литературное

наследство, тт. 27 – 28, 1937, с. 356 – 357).

Блок обнаруживает здесь большую глубину мысли и трагедийное чувство

современности. Религия «третьего завета», соловьевский «синтез» по

Мережковскому трактуются иронически, как попытка соединить несоединимое:

«… он дает рассудочный выход, говорит: “Ей, гряди господи”, как будто: “Зина,

нет ли молока?”» (VII, 68). Рассудочный схематизм, конструктивность, попытки

механического слияния противоречий — вот что находит Блок в

антиисторических построениях Мережковского. Примечательность возражения

Блока на теории Мережковского в том, что ни в какие «синтезы»,

гармонизирующие выходы из современного положения вещей, он не верит.

Всяким «синтезам» противопоставляется «катастрофическое» чувство

современности. Уже здесь, в 1902 году, с огромной силой буквально вырывается

из-под мистической шелухи слов своеобразный блоковский подтекстовый

«катастрофический» историзм, противопоставляемый «синтезам»:

«Констатированье без разрешения. Скука потенциального (а не свершившегося)

конца всемирной истории. Скука — потому что это не конец мира, а только

исторического процесса» (VII, 67). Опустошенный, мертвенный взгляд на

прошлое, на историю51 следует, в свою очередь, из отстранения от этой жизни,

из подмены ее требований синтетическими конструкциями «… сверхнауки,

сверхискусства и т. д. — до сверхжизни» (VII, 67). Отсюда вырастает

проходящая через всю заметку мысль: Мережковский ставит себе задачей чисто

умственным, логическим путем преодолеть трагические противоречия

современного мира и современного человека. Но так как при этом отсутствует

историческая перспектива, «будущее», и одновременно ясно проступает

стремление обойти реальный трагизм жизненных противоречий, затушевать их,

а не трезво глядеть на них и пытаться искать реальный выход

(«констатированье без разрешения»), — то получается на деле только одно из

выражений современного кризиса сознания, но не его преодоление. Такова

итоговая формулировка заметки: «Болотце обходимее и безопаснее наших

трясин» (VII, 68). Следовательно, выходит, что теория «синтеза» — это

«трясина».

В конечном счете, не так существенно, понимал ли Блок, что речь здесь

идет не только о Мережковском, но и о Соловьеве, что Мережковский еще

дальше вульгаризирует, уплощает Соловьева, а реальной разницы в самой

основе тут нет никакой. Скорее всего — он не столько не видит, сколько

старается не видеть сходства. «Возражение на теорию Мережковского»

относится к самому концу 1902 г., раздумья о теориях Соловьева и соловьевцев

в какой-то мере (но отнюдь не окончательно) обобщены через полтора года в

известном письме к Е. П. Иванову: «… я в этом месяце силился одолеть

“Оправдание добра” Вл. Соловьева и не нашел там ничего, кроме некоторых

остроумных формул средней глубины и непостижимой скуки. Хочется все

делать напротив, на зло. Есть Вл. Соловьев и его стихи — единственное в

51 Примечательным будет сопоставление этой критики Мережковского с

известной дневниковой записью от 27 марта 1919 года — «кончается не мир, а

процесс» (VII, 358).

своем роде откровение, а есть “Собр. сочин. В. С. Соловьева” — скука и проза»