строфе:

Не я возмущал Твою гордую лень —

То чуждая сила его.

Холодная туча смущала мой день, —

Твой день был светлей моего

Опять-таки ни «тучи», ни «дня» тут нет, они выглядят еще более странно, чем в

юных стихах, но зато «его» «демонизм» стал несравненно более конкретным

душевным состоянием, чем несколько банальные «меланхолические» позы

ранних стихов. Возникновение четкого душевного рисунка драматических

отношении героев — вот то новое, что появилось здесь; в финальной строфе

«общение» доходит до того, что чистый «лебедь» пел временами ту же песню,

что и «демонический» герой:

Ты вспомнишь, когда я уйду на покой,

52 Здесь и далее цитаты из «Стихов о Прекрасной Даме» приводятся по

первому изданию (М., «Гриф», 1905).

Исчезну за синей чертой, —

Одну только песню, что пел я с Тобой,

Что Ты повторяла за мной.

Мы видим, что в стихотворении проявляется та же общая тенденция, о которой

шла речь выше, — «апухтинское» начало психологизации. Дело тут, конечно, не

в Апухтине, но в общей тенденции развития русской поэзии, которая

прорывается у Блока в результате все более и более усиливающегося влечения к

жизненности стиха, к проверке его конкретным человеческим переживанием.

«Ты» в стихотворении систематически пишется с большой буквы — это значит,

что героиня не столько «ты», сколько «Дама». Но «Дама» здесь во многом

опростилась, конкретизировалась, очеловечилась. Такова одна из граней смысла

слова «Ущерб», стоящего в заголовке последнего раздела книги. Во многом

«ущерб» означает здесь именно потерю «Дамой» ее высоких свойств,

отдаляющих ее от жизни, и превращение ее в простую, обычную земную

женщину.

Зато в основных, сюжетообразующих стихах раздела «Неподвижность» все

строится на подчеркнутой раздельности душевного наполнения и устремлений

основной героини и героя. Говоря шире, и сам роман о Прекрасной Даме и ее

поклоннике или служителе не может и не должен читаться как история

психологически ясных форм общения героев, — напротив, весь внутренний

драматизм их отношений состоит в особом взаимном непонимании друг друга,

в раздельности их как лирических образов-персонажей. В этом смысле

основные стихотворения раздела «Неподвижность» очень далеки от только что

разбиравшегося стихотворения и представляют скорее особое видоизменение

совсем ранних блоковских вещей. Вот типичные для сюжета романа ситуации:

От тяжелого бремени лет

Я спасался одной ворожбой,

И опять ворожу над тобой,

Но неясен и смутен ответ.

«Заколдованная, темная любовь» в этом стихотворении толкуется именно как

нечто гадательное, неясное и непостижимое для самих героев; соответственно,

ни о каком общении героев не может быть и речи («Одинокий, к тебе

прихожу…», 1901). «Ты горишь над высокой горою, недоступна в своем

терему…» — этот зачин развернут далее и во всем стихотворении на теме

«недоступности» (1901). Непостижимость героини для героя, с резко

выраженной темой «ожидания встречи», составляет существеннейший

сюжетный мотив и в стихах 1902 г., являющихся центральными для всей темы

Прекрасной Дамы. Герой ждет встречи, но что она несет — не знает:

Растут невнятно розовые тени,

Высок и внятен колокольный зов,

Ложится мгла на старые ступени…

Я озарен — я жду твоих шагов.

Такова концовка стихотворения «Бегут неверные дневные тени…» (январь

1902 г.), а в концовке знаменитого стихотворения «Вхожу я в темные храмы…»

(октябрь 1902 г.), по справедливости наиболее ценимого читателем из всего

блоковского первого тома, еще определеннее выражена отдаленность и

непостижимость для героя его Дамы:

О, Святая, как ласковы свечи,

Как отрадны Твои черты!

Мне не слышны ни вздохи, ни речи,

Но я верю: Милая — Ты

В стихотворении «Когда святого забвения…» (май 1902 г.) у героя и героини

совсем разные «мечты» и «песни»:

Ты смотришь, тихая, строгая,

В глаза прошедшей мечте.

Избрал иную дорогу я, —

Иду, — и песни не те