понятно принципиальное, содержательное отличие новых стихов «любовной

темы» от ранней лирики Блока. Дело в том, что стихи этих двух рядов не просто

53 Жирмунский В. Введение в метрику. Теория стиха Л., 1925, с. 221.

сосуществуют рядом, но взаимообъясняют и взаимодополняют друг друга. Для

Блока эти стихи, говорящие как будто бы совсем о разном, — говорят об одном

и том же. Тревожная, драматическая «история любви» перестала быть частным

случаем, в нее проникло «общее», «мировое», «космическое», она стала одним

из проявлений надвигающейся, вот-вот готовой разразиться катастрофы,

вселенского, апокалипсического катаклизма.

В отношениях между любящими в «Неподвижности» нет «синтеза»,

гармонии, согласованности, но сама героиня, «Дама», дается чаще всего как

нечто необычайно высокое или даже как носительница гармонии. Катастрофы,

бури не просто существуют рядом с героями, они вошли в их души, они

определяют их содержание. При этом «Дама» чаще всего предстает как

возможный выход из тревог, несоответствий, душевных драм. Поэтому

«мировое», «космическое», «общее» именно в связи с образом «Дамы» иногда

может ассоциироваться с соловьевским «синтезом»:

Расцветает красное пламя.

Неожиданно сны сбылись

Ты идешь. Над храмом, над нами —

Беззакатная глубь и высь

(«Покраснели и гаснут ступени», 1902)

«Беззакатная глубь и высь» тут означает, конечно, «синтез», обретаемый в

«красном пламени» греховной земной жизни, включаемой в общую гармонию.

Однако такая гармония, возвышенность, выход из бурь и катастроф — вовсе не

единственное, не исчерпывающее определение «Дамы». Героиня сама

причастна к космической жизни, в свою очередь полной катаклизмов. Через

всю «Неподвижность» проходят темы превращения героини в «звезду», ухода

ее от земной жизни в космические пространства («В бездействии младом, в

передрассветной лени…», 1901; «Она росла за дальними горами…»,

1901, и т. д.), а также «падения звезды» и предназначенной встречи героя с этой

«падучей звездой». В сущности, в той или иной степени весь сюжет

«ожидания» и «встречи» ассоциируется с этими космическими

происшествиями, содержит их в подтексте. Таким образом, «Дама» оказывается

не только причастной к мировым катастрофам, но и носительницей их.

Поскольку все это драматизируется далее в отношениях с героем, это уже никак

не может отождествляться только с Соловьевым и соловьевством. Как и в

других случаях, тема «Дамы» обнаруживает у Блока более широкие и общие

связи с русской культурой, расширяющие и переосмысляющие ее

содержательное значение. Соловьевские тона, подтексты и реминисценции,

несомненно, вводят образ «Дамы» в мистико-схоластический круг идей,

типичных для символизма. Однако в «Неподвижности» собраны очень сильные,

эмоционально насыщенные стихи, чрезвычайно значимые для всей

последующей эволюции Блока, и было бы странно, если бы содержание их

исчерпывалось идеалистической схоластикой. Более широкие связи темы с

предшествующей русской поэтической культурой как раз помогают понять

также и более общий, значительный смысл первой книги Блока, чем

символистские схемы.

Такой более общей связью с русской культурой, по-видимому уже на этом

этапе развития Блока, можно считать проступающую в «Неподвижности» более

отчетливо (вследствие жесткого отбора и соседства-соотношения только очень

сильных стихов), чем в последующих изданиях первого тома, аналогию

«космических» аспектов образа «Дамы» с «кометной» темой Ап. Григорьева.

Своей «недосказанностью», стихийной затемненностью, загадочностью «Дама»

иногда напоминает совсем иначе решаемую у молодого Блока «недосозданную,

всю полную раздора», нарушающую привычную людскую жизнь «комету»

Ап. Григорьева:

Кто знает, где это было?

Куда упала Звезда?

Какие слова говорила,

Говорила ли ты тогда?

(«Тебя скрывали туманы», май 1902)

При этом тут, разумеется, малосущественно, знал ли молодой Блок забытого