резонером, а был художником-психологом. Любая схема убивает литературу— точно

так же, как если плохой учитель будет пересказывать самые высокие идеи суконным

языком, то дети в ответ на суконный будут тайно показывать ему свой — живой,

мокрый, насмехающийся. У хорошего учителя никогда не бывает запретных вопросов,

иначе дети, видя, как он увиливает и покрикивает, перестанут спрашивать. А ведь

ничто не опасно так, как насильст

163

пенно загнанный внутрь вопрос. Точно так же и в литературе: должен быть лишь

запретным спекулятивный ПОДХОД к темам, но не должно быть запретных тем. Иначе

читатели перестанут доверять литературе. Факты \ молчания в литературе тех или иных

кусков нашей Истории или освещение этих фактов под тем или иным углом, в

зависимости от конъюнктуры на сегодняшний момент, чревато последствиями, ибо

литература — это эмоциональная информация и недостаточно информированный»или

дезинформированный читатель — это неполноценный член общества.

К счастью, у нас самый лучший читатель в мире, и это тоже одно из величайших

завоеваний социализма.

Наш читатель умеет отделить подлинно талантливое от серого, настоящий яркий

гротеск — от злобного паск-iiii.ih, подлинную лирику — от ее карамельного суррога-ia,

высокую гражданственность — от суетной политической спекуляции.

II, да проспи меня критики, наш читатель часто превосходит их споим вкусом и

обладает большей дальнозоркостью, чем профессиональные литературоведы. О in

которых поэтах критики писали, что их популярность— это мода и больше ничего и

что пройдет год-ДругоЙ и их позабудут. Но что-то с той поры уже про-iiiЛО

пятнадцать, а так называемая мода все не проходит.

И не нора ли честно признаться этим критикам, что казавшееся когда-то модой, на

поверку оказалось любовью и доверием читателей?

Я счастлив тем, что наше поколение, воспитанное строгой, но мудрой учительницей

— Великой Отечественной войной, выдвинуло разных, но уже утвердившихся в

сознании читателей мастеров литературы. Мы выросли in на пустом месте, и хотя

иногда и спорили и цапались со старшими поколениями нашей литературы, но in 11 да

учились у них, ибо пренебрежение опытом предшественников смерти подобно. В

литературе воздушных корней не бывает. Наши корни всегда должны глубоко уходить

В почву национальной культуры, и только, мо-Ш i быть, тогда наши ветви дотянутся до

берегов дальних стран.

313

Лично я как поэт не смог бы практически существовать без учебы у таких старших

моих товарищей, как Смеляков, Мартынов, Кирсанов, Антокольский, Луконин,

Слуцкий, Межиров, Винокуров. В этом — великий закон взаимосвязи поколений

литературы, ибо в литературе может существовать проблема плохих отцов и хороших

детей или хороших отцов и плохих детей, но проблемы ищущих, думающих отцов и

ищущих, думающих детей не существует.

И задача старшего поколения советской литературы, и задача моего поколения

одинакова — воспитание будущего. И это воспитание будущего есть наша Великая

Отечественная и Великая Всемирная война за справедливость, которая снова

возвышает нас ощущением причастности к истории.

Границы этой всемирной войны проходят не между народами, а между

конкретными людьми, и в одной армии борьбы за будущее — и южновьетнамские

патриоты в застенках Сайгона, и американские студенты перед Пентагоном, и

чилийские горняки, и партизаны Анголы, и гречанка Мелина Меркури, поющая песни

протеста, и испанские художники, устраивающие сидячую демонстрацию в зале, где

висят картины Гойи, и рабочие Будапешта и Варшавы, Бухареста, и мы, советские

писатели, собравшиеся на наш писательский съезд. Мы гордимся нашим языком,

нашей культурой, нашими традициями. Национальная гордость за наших великих

предтеч — классиков девятнадцатого века — никогда не имела ничего общего с

кичливостью и шапкозакидательством. Отдавая должное самородным талантам русско-

го народа, наши классики всегда восставали против социальной несправедливости,

поднимали свой набатный голос в защиту угнетенных. И именно классики

девятнадцатого века и явились духовными воспитателями целой плеяды