оборонительным средством от случайных рук.

Так счастливо произошло с чеховской «Степью» — на нее не было никаких

легкомысленных посягательств. Но существуют ли великие произведения, которые не-

возможно экранизировать? Думаю, что таких великих произведений нет, потому что

нет великих бессюжетных произведений. Не надо путать сюжет с интригой повест-

вования. Сюжет может заключаться не только в развитии интриги, но в самом воздухе

произведения. Таким воздухом полна чеховская «Степь».

«Егорушка оглядывался и не понимал, откуда эта странная песня; потом же, когда

он прислушался, ему стало казаться, что это пела трава; в своей песне она,

180

полумертвая, уже погибшая, без слов, но жалобно и искренно убеждала кого-то, что

она ни в чем не вино-и.па, что солнце выжгло ее понапрасну; она уверяла,

..... ей страстно хочется жить, что она еще молода и

была бы красивой, если бы не зной и не засуха; вины Не было, но она все-таки

просила у кого-то прощения и клялась, что ей невыносимо больно, грустно и жалко

себя...»

Конечно, это необыкновенно трудно воплотить на -крапе. А вот, оказывается,

можно.

В одноименном фильме, сделанном С. Бондарчуком, чеховская степь заговорила.

Она заговорила не в однообразной, поставленной интонации, не на заданную теме, а

заговорила исповедально: то задыхаясь от счастья ощущения себя частью безначальной

и бесконечной природы, то грустно размышляя сама о себе и о людях, едущих и

бредущих по ней, то восставая против собственного покоя среди окружающих

страданий и взметая над мчащейся бричкой клочья снопов и сшибающихся и воздухе

перекати-поле. Степь играет в этом фильме, как гениальная актриса,— ибо в се

поведении нет ничего от игры, а только чередование ненарочных, подска-18ННЫХ

инстинктом перевоплощений. Все изумительно траст без игры в этом фильме: и

деревья, кренящиеся под ветром с душераздирающим скрипом, и луна, сиротливо

ныряющая в облаках, накапливающих грозу, и ра жаленный ножом арбуз, на морозной

искристости ко-горого трепещет отблеск заоконной молнии, и замшелые валуны,

величаво разбросанные по зеленому океану степи.

Психология степи нашла свое не только пластическое, но и чисто цветовое

воплощение благодаря цепкому, пронзительному взгляду оператора Л. Калашникова.

Переливы красок от самых мажорных до суровых тонов создают многоцветную

гармоническую симфонию. Замечательна кинематографическая живопись в конце

фильма, когда алый степной мак Егорушкиной рубашонки постепенно вытесняется

серым безличным | ыжником мостовой провинциального городка. Живописное

средство возвышается до философского обобщения. Создатели фильма изучили

характер степи с ис-ii ювательской скрупулезностью, не потеряв ни одной се

драгоценной черточки. Кадры крупным планом: рас-

347

каленные, думающие свою затаенную думу угли степного костра, ручеек,

сбегающий по ржавому желобу, и мельчайшие камушки, отполированные этой веками

текущей из сердца земли водой,— все было бы лишним, если бы не слитность деталей

с величаво просвечиваю щим за ними замыслом. Возможно, любителям выстрелов,

автомобильных погонь, поцелуев в диафрагму этот фильм покажется скучным, и они

встанут и уйдут, не дождавшись конца, но их стоит только пожалеть. Окружающая нас

жизнь сложна и своей спешкой, изматывающей нас, иногда мешает задуматься о себе.

Даже в консерваторском зале, слушая бессмертную музыку, мы иногда ловим себя на

том, что в первые минуты продолжаем по инерции думать о мелочах жизни, от которых

мы только что оторвались. Но стоит нам преодолеть суетливые переживания,

погрузиться в музыку, как она возносит нас на своих могучих волнах над преходящим,

и только тогда пробрезживает единственный смысл жизни, заключающийся в

прикосновении души к великому. В фильм «Степь» тоже нужно погрузиться, отдаться

его неторопливому, чуть укачивающему течению, и когда мы полностью будем

отделены от всего мелкого, случайного, что тревожило нас минуту назад, почувствуем