Монсеррат под Барселоной, организованное молодыми веселыми бенедиктинцами,

несмотря на полицейских из моторизованной полиции, с любопытством

вслушивавшихся в непонятный им язык.

Спустя двенадцать лет, открыв мадридскую газету, я прочел информацию о том, что

испанский король принял советского космонавта Джанибекова. Как все изменилось...

Однако ситуация в Испании порой настолько парадоксальна, что иногда «левые слова»

можно слышать из, так сказать, «правых уст», а «правые» — из «левых». Так, видимо,

бывает при долгом насильственном застое и затем при прорыве этого застоя. Конечно,

поток, прорывающий плотину, всегда несет с собой и обломки этой плотины, и

всяческий мусор. Но главное, что плотина прорвана. Важно, чтобы мусор был вовремя

отцежен историей.

Кстати, о мусоре. Раньше в испанских кафетериях никогда не было столько мусора,

теперь прямо-таки какая-то вакханалия швыряния на пол сигарет, конфетных оберток,

бумажных стаканчиков, надорванных пакетиков с ромашковым чаем — мансанильей,

огрызков яблок, апельсиновых корок... Протест против чистоты? Не лучший из

протестов...

Двенадцать лет назад в провинциальном городке я видел, как пожилые домохозяйки

возмущенно выплескивали содержимое помойных ведер на головы двух молоденьких

испаночек, рискнувших пройтись в мини-юбках. Это считалось защитой

нравственности, а на самом деле было ханжеством. Теперь на улицах Испании

пестреют рекламы порнографических фильмов, кричат зазывалы ночных заведений со

стриптизом... Но разве настоящая свобода — это свобода мусора? «Самоубийцею в

ущелье с горы бросается поток»,— когда-то

217

писал Эренбург. Но он верил в самоочищение стремительного потока истории от

мусора.

Испания — в периоде брожения гражданственности. Без брожения не бывает

хорошего вина. Правда, затянувшееся брожение превращает вино в уксус. Не должен

сверх меры бродить такой хороший виноматериал, как вольнолюбивая, страстная,

непокорная испанская душа с ее неистребимой донкихотинкой высокого идеализма;

неплохо было бы, если бы кажущийся трусоватым, а на самом деле мудро осторожный

Санчо подсказал что-нибудь крестьянское, неторопливое, вечно спешащему идальго.

Но только тот Санчо истинный друг, когда в нем живет несгибаемый дух Дон-Кихота. В

брожении гражданственности вырабатывается ее зрелость, хотя процесс этот

непростой, небыстрый. Несмотря на отдельные «рывковые» или «завихрительные»

моменты, есть необратимая диалектика — диалектика солидарности. Эта диалектика

заложена не то что в сознании — даже и в инстинкте трудового человека: защищая

права других, он защищает и свои права. Поэтому к конференции солидарности с

народом Чили были прикованы взгляды всех трудящихся Испании, независимо от их

партийности или беспартийности.

Испания конквистадоров рвалась когда-то в Латинскую Америку за золотом. Но

вместе с оковами и мушкетными пулями, как бы частично искупая кровавые

жестокости, сестрой милосердия плыла туда испанская культура. Именно она и один из

самых прекрасных на свете языков — испанский — стали теми двумя волшебными

нитями, которые связывают испанский народ и народы Латинской Америки. Поэтому

даже многие весьма далекие от политики испанцы (насколько это возможно для

испанца) не равнодушны к трагедии Чили. Мне говорили, что некоторые фалангисты

открещиваются: «Мы себе такого не позволяли, как Пиночет...»

Однако не все так однозначно. Вбиваемый в умы столько лет страх перед «красной

угрозой» порой сильней отвращения к чилийскому фашистскому режиму. Правящая

партия, вначале давшая согласие на участие в конференции, за день до открытия

неожиданно отказалась от официального участия: в газетах туманно говорилось о

каком-то «влиянии Москвы на конферен

411

цию». Неужели их так испугало влияние научного и врачебного опыта президента

Академии медицинских наук СССР Николая Николаевича Блохина, руководителя

нашей делегации? Или влияние моих ассонансных рифм?

Я думаю, что повлияла не Москва, и выражаю надежду, что многие члены этой