Как- то к нему подошел главный конструктор завода Иван Федорович Тараненко - высокий грузный мужчина лет около шестидесяти. Поправив на носу очки с толстыми стеклами и пощипывая коротко подстриженные седоватые усы, он глянул на чертеж.

–  Шо вы тут мудрите?
– спросил он с украинским акцентом.

Василий назвал детали узла.

–  Чего же вы над нею голову ломаете?
– сказал Тараненко. Сквозь стекла очков его карие хитроватые глаза казались непомерно большими. Василий растерянно смотрел на главного конструктора.

–  Вы чулы, шо таке нормали?

–  Да, слышал.

–  Так якого же греця изобретаете, шо изобрели до вас сто лет назад?

В помещении было тихо, и все конструкторы слышали голос Тараненко. Кто-то хихикнул, все многозначительно переглянулись. Василию стало стыдно за оплошность. Только сейчас он понял свою непростительную ошибку. Вместо того, чтобы взять стандартные детали и применить их к узлу, он начал «изобретать». Тут и работы всего на два - три часа.

–  Ничего, всякое бывает, - добродушно сказал Тараненко и пошел дальше по узкому проходу между чертежными столами.

Трудности в работе встречались на каждом шагу. Надо было почаще спрашивать, советоваться. Но Василию казалось неудобным лишний раз обращаться с вопросом к соседу.

Вечером у проходной Василия часто поджидал Николай, чтобы вместе идти домой.

–  Ну, как?

–  Плохо, - отвечал Василий.

–  Я же говорил тебе - шел бы ты в механический или сборочный. Там настоящее дело.

–  Если бы я знал производство, как ты.

–  В цехе ты как раз и узнаешь его.

Василий не мог представить себе, как ему было бы трудно, если бы он не чувствовал локтя товарища. Только сейчас он оценил по-настоящему Николая за его способность быстро разбираться в новой обстановке, знакомиться с новыми людьми. Этого как раз и не хватало Василию. Он медленно вживался в новую среду. После работы Василий часто заходил в механический или литейный, по совету Николая ко всему присматривался, изучал технологию.

Чем больше Василий вникал в жизнь завода, тем интереснее ему было. Впервые за свою жизнь он познал радость труда, сознание гордости, что он честно зарабатывает свой хлеб, что на производстве он стал пусть пока еще маленькой деталью, каких тут тысячи, составляющих в целом производственную машину. До этого он только брал от жизни, теперь же настала пора отдать то, что он обязан был отдавать стране, народу - труд, знания, силы. И хотя в работе встречалось много досадных просчетов и неувязок, Василий вечером возвращался домой с тем радостным чувством, какое испытывает человек, проживший с пользой свой трудовой день.- Он что-то сделал, может быть, еще не так, как нужно, но завтра он сделает больше и лучше.

НЕВЕСТКА

Ефросинья Петровна с первых же дней привязалась к невестке, как к родной дочери. Скромная и трудолюбивая, Надя вскоре рассеяла тревоги и свекра. Десяти лет Надя потеряла мать, а через два года на фронте погиб отец. Выросла она у тетки, которая не баловала ее. Варвара Петровна, рано овдовевшая, работала на швейной фабрике. Все домашние хлопоты лежали на плечах девочки.

Попав в новую семью, Надя и тут не могла сидеть сложа руки, хотя свекровь категорически запрещала ей браться за черную домашнюю работу.

–  От кастрюль и стирки грубеют руки. Труд стряпухи быстро старит женщину. Ты молодая, тебя должен муж любить, - говорила ей часто свекровь.

–  Это плохо, когда муж любит жену за белые ручки, - отвечала Надя.

–  Эх, деточка, не каждый ценит наш бабий труд, - вздыхала Ефросинья Петровна.
– В домашних хлопотах баба тупеет.

В словах свекрови Надя чуяла горькую правду. Неужели и ей, как Ефросинье Петровне, уготована судьба домохозяйки? Василий до женитьбы соглашался с тем, что она будет работать на производстве, учиться на заочном отделении института. Теперь же он и слышать не хочет, чтобы она устроилась на завод, говорит, что тут работать труднее, чем в институтской лаборатории. Неужели он хочет привязать ее к кастрюлям, пеленкам? Нет, в этом она не может упрекнуть его. Наоборот, ему не нравится, что она наравне с матерью хлопочет по хозяйству.

–  Маме тяжело одной всех нас кормить, обстирывать, убирать комнаты. К тому же от безделья можно сойти с ума, - отвечала ему Надя.

–  Бери уроки музыки. Соберем денег, купим пианино. Ты ведь любишь музыку. А о маме не волнуйся, она любит домашние хлопоты. Она и сама не раз мне жаловалась, что ты берешься решительно за все.

–  Не могу же я сидеть и смотреть, как мама с утра до ночи возится по хозяйству. Нас вон сколько, а она одна.

Наде казалось странным, что Василий не ценит и не жалеет мать, которая не чает в нем души.

–  Я боюсь, что ты погрязнешь в будничных хлопотах, - недовольно проговорил Василий. Он все чаще стал замечать, что Надя вечером, слушая его рассказы о делах завода, вдруг впадала в задумчивость и украдкой вздыхала. Ее что-то волновало и томило. Не раз он пытался вызвать ее на откровенный разговор, но она отмалчивалась. Неужели ей не нравится его дом, семья или она тоскует по Москве?
– Наденька, я тебя очень люблю и хочу, чтобы тебе хорошо было в нашей семье, - как-то сказал Василий и ласково привлек ее к себе.