сам творящий материю Свет;

Будто сорван покров,

и, немея, ты видишь воочью

Созиданье миров,

и созвездий, и солнц, и планет.

Вот он, явный трансмиф,

глубочайшая правда творенья!

Совершенный зенит,

довременных глубин синева!..

И, дыханье стеснив,

дрожь безмолвного благоговенья

Жар души холодит

у отверзтых ворот Божества.

1950

VIII. КОНЦЕРТНЫЙ ЗАЛ

С.М.

Вступаю в духовные волны,

Под свод музыкальной вселенной,

Причастник ее вечерам,

Где смолкшими звуками полны

И воздух, и купол, и стены,

Как хорами стихшими – храм.

Не скрытые маскою черной,

Мерцают глубины роялей

Таинственным золотом дек –

Пучиною нерукотворной,

Кипеньем магических далей,

Творящих на миг – и навек.

Люблю эти беглые блики

На струнах и лаке, а справа –

Сверканье серебряных жерл,

Когда океан многоликий

Замкнуть берегами октавы

Готов демиург – дирижер.

Люблю этот трепет крылатый

Пред будущей бурей аккордов

Вокруг, надо мной и во мне,

И этот, закованный в латы

Готических образов, гордый

И тихий орган в глубине.

Он блещет светло и сурово,

И труб его стройные знаки

Подобны воздетым мечам

Для рыцарской клятвы у Гроба, –

Подобны горящим во мраке

Высоким алтарным свечам.

А выше, в воздушных провалах,

Над сумраком дольним партера,

Над сонмами бронзовых бра,

Блистают в холодных овалах

Юнцы Мировой Сальватэрры –

Алмазной вершины Добра.

На дальних эфирных уступах

Отрогов ее запредельных

Есть мир гармонических сфер,

Для нас составляющих купол

Свободных, бесстрастных, бесцельных

Прозрений, наитий и вер.

И слушают молча колоссы

В своих вознесенных овалах

Сквозь отзвуки жизни былой –

Что здесь, на земле стоголосой,

Еще никогда не звучало:

Эдем, – совершенство, – покой.

1950

IX. КАМЕННЫЙ СТАРЕЦ. Триптих

…И пламя твое узнаю. Солнце Мира!

Фет

1

Когда ковчегом старинной веры

Сиял над столицею Храм Христа,

Весна у стен его, в тихих скверах,

Была мечтательна и чиста.

Привычкой радостною влекомый,

Обычай отроческий храня,

К узорным клумбам, скамье знакомой

Я приходил на исходе дня.

В кустах жасмина звенели птицы,

Чертя полет к золотым крестам,

И жизни следующую страницу

Я перелистывал тихо там.

Я полюбил этот час крылатый,

Открытый солнечному стиху,

И мудрость тихую белых статуй

Над гордым цоколем, наверху.

Меж горельефов, едва заметен,

Затерян в блещущей вышине,

Один святитель, блажен и светел,

Стал дорог, мил и понятен мне.

На беломраморных закомарах,

С простым движеньем воздетых рук,

Он бдил над волнами улиц старых,

Как покровитель, как тайный друг.

Мой белый старец! наставник добрый!

Я и на смертной своей заре

Не позабуду твой мирный образ

И руки, поднятые горе’.

2

Ты изъяснил мне движение твари,

Их рук, их крыльев, из рода в роды, –

Молитву мира о вышнем даре,

Объединившую

все народы.

Повсюду: в эллинских кущах белых,

В садах Японии, в Тибете хмуром,

Перед Мадонной

и перед Кибелой,

На берегах Ганга,

на площадях Ура,

Под солнцем инков,

луной Астарты,

Пред всеми богами,

всеми кумирами

Священник бдил в синеве алтарной

И руки к тебе воздевал,