Удесятерялось,

Снова и снова,

От Камы до Пскова

Над половодьем бесчисленных рек

То отраженье Кремля Неземного

В бут, –

в плоть, –

в век.

*

Но громоздит державный демон

Свой грузный строй,

И моет Днепр, и лижет Неман

Его устой.

Мечта могущества ярится

В его очах.

Уже тесна Москва-царица:

Он в ней зачах.

От дня ко дню самодержавней,

Он – бич, палач…

О, русский стих! О пленной Навне

Тоскуй и плачь!

Плотными глыбами замуровал он

Сад Ее нежный внутри цитадели.

В крытых проходах вырыл провалы;

Чадные щели

Омраками дурманили разум,

Вкрадчивым газом

Едко дымясь…

В чем обнаружишь высокую связь

С духом Ее –

наших предков?

Вчитываешься в былые сказанья,

Вслушиваешься в монотонное пенье,

Вглядываешься в иконы и зданья,

В иноческие виденья –

Строгих и резких

крыльев и ликов

скупое убранство,

Ровное золото райских пространств,

Византийского Храма очерк великий, –

а дальше

Грозно сквозит

Трансмиф христианства

В сумрачных фресках.

Вглубь,

в стопудовую удаль былин

Мысль низведешь – и замедлишь на спуске:

Только бродяги пустынных равнин

Ухают там: богатырски, по-русски.

Сита и Радха, Гудруна и Фрэя,

Руфь, Антигона, Эсфирь, Галатея –

Где же их русские сестры?

Где Джиоконда?.. Где Маргарита?..

Нету ответа.

Грубые плиты,

Хищные, пышные ростры.

И с триумфальных ворот Петербурга

Цоком копыт и подъятой трубой

Трубит гонец –

не про власть демиурга,

Но про великодержавный разбой.

Глухо.

Лишь недомолвками, еле-еле,

Глянет порой из глубин цитадели

Отблеск вышнего духа:

Женственной жалости.

Женственной прелести.

Женственной милости.

*

И Демиург ударил в ярости

Жезлом по камню цитадели.

Эфирный камень дрогнул… В щели

Прорвался плещущий родник,

И стала звонкая струя расти,

Рыдая тысячью мелодий,

И чуткий слух внизу, в народе,

К ее журчащей влаге ник.

Текли меж белыми колоннами,

По тихим паркам и гостиным,

По антресолям паутинным

Ручьи романсов и сонат,

И в театральных залах – звонами

Гармоний, миру незнакомых,

В лицо пахнул, как цвет черемух,

Сам потаенный Русский Сад.

Неизъяснимые свечения

Над струнным ладом засквозили.

Затрепетав, их отразили

И ритм стихов, и красок гладь,

Как будто к нам из заключения

В час мимолетный, в миг кристальный,

Могла отныне взор печальный

Душа народная послать.

Где над Невою дремлют строгие

Владыки царственного Нила,

Богиня русская склонила

Глаза крылатые к Неве –

И встали месяцы двурогие,

И, овеваем мглой воздушной,

Прислушивался бледный Пушкин

К хрустальным звукам в синеве.

Там, за дворцовыми аллеями –

Фонтанов звонкая глиссада,

А дальше – мгла глухого сада,

Где даже оклик музы тих,

Где нисходил и тек, лелеемый

Всей лаской пушкинских мечтаний,

Нерукотворный образ Тани,

Чтоб веять в ямбах колдовских.

И образ девственный за образом,

Все полновластнее, все выше,

Как изваянья в темной нише,

Светлели в замыслах творцов,

Но в провозвестьях слова доброго

Еще не вняли вести главной:

Что горек плен пресветлой Навны,

Сад – замурован,

рок – свинцов.

*

– Друг мой! Жених мой! Вспомни былое:

Родину демиургов благую,

Как мы спускались вот к этому слою