Капралов кивнул.

— Он завещал свою матрешку музею.

— Да, он хотел ее вернуть государству, но ее могли узнать и начать искать остальные. Он не хотел решать за нас. Поэтому он вернул, но написал никому не показывать. — Она взяла ближний к себе бокал и отпила вина. — Я все еще не могу поверить, что он это сделал! Он измазал… Он измазал всю стену и вытер свою… он вытер ее Шопеном! Бедный Шопен!

— Так они обычно и делают… — кротко согласился Капралов.

— Интересно, успел ли он помыть руки? Да не смотрите вы на меня, будто в доме покойник!

Несколько секунд она сдерживала спазм, но выражение капраловского лица окончательно нарушило равновесие. Заливистый смех заполнил комнату. Сеньор Кабрал наконец понял хоть что-то и тоже заулыбался.

— Простите! Но неужели вам не смешно? Знаете, о чем я жалею? Если я расскажу коллегам, они мне не поверят! Что профессор Вольнолюбов… Они будут смотреть, как я сегодня днем смотрела на вас! Ну, хватит, хватит уже!

Она прошла в соседнюю комнату, села за рояль и заиграла, но на этот раз одной рукой, а не четырьмя, какого-то бразильского чижика-пыжика.

Сыграв несколько тактов, она подошла к Раисе, погладила ее по голове и вернулась за стол.

— Спрашивайте, — сказала она, закурив. — Вы же за этим приехали. Только если попробуете мою еду.

Капралов смешал фейжоаду с рисом и начал есть.

— Ваш отец не говорил, как матрешка оказалась…

— …у бабушки с дедушкой? Да-да, говорил. Дед получил ее на экспертизу или на реставрацию, я наверное не помню. Он был заместителем министра культуры во Временном правительстве. Когда большевики устроили переворот, начали грабить музеи и Зимний дворец, он оставил матрешку у себя. Он думал, что на время. А потом они начали все продавать за границу, и он оставил ее навсегда. Он хотел ее сохранить. Они продавали золото и бриллианты, а не искусство. Деревяшку с царским орлом они бы уничтожили.

Ее муж поднялся, объяснил, что ему рано вставать, и ушел в направлении спальни.

— Не очень приятный вечер… — пробормотал в пустоту Капралов. — Мне очень жаль.

— Не извиняйтесь. Ему с нами скучно, ведь он ничего не понимает.

— А как получилось, что вы так хорошо говорите по-русски?

— Папа учил меня. Вы хотите что-нибудь выпить?

Капралов покачал головой.

— Он брал меня в русские дома и в церковь. Он хотел, чтобы я говорила на его языке. Но мой язык все равно португальский. Мои дети по-русски знают лишь несколько слов.

— А можно спросить, как он вообще попал в Бразилию?

— Как сюда попадали после мировой войны… Бежали. Одни от своих, другие от чужих, но все бежали от наказания. Он почти мальчиком попал в плен, выжил, но после войны американцы хотели отдать его в Россию. Тогда он убежал. Вы знаете, что у вас делали с теми, кто попал плен?

— Д-а-а, непостижимо, как он сумел сберечь матрешку…

— Он был очень способный… И у него ничего не было, что терять… Он говорил, что не он берег ее, а она его… Я вас тоже хочу спросить. — Она сузила глаза и подалась вперед. — Вы не похожи на охотника за сокровищами. Но я не понимаю, зачем она вам.

— В двух словах не расскажешь…

— Тогда попробуйте в одном.

— Хочу помочь вашей племяннице. И еще одному мальчику. Я же сказал, в двух словах не расскажешь… А еще у меня тоже есть матрешка. Вернее, была… Такая же, как ваша, Марсела Сергеевна.

— Ха-ха-ха! Марсела Сергеевна? Так меня никогда не звали!

Она облизнула посиневшие от вина губы, словно пробуя на вкус новое имя.

— Точно-точно такая? И ее тоже украли?

— Да.

Она энергично затрясла головой.

— Теперь понимаю! Я раньше думала про ваш интерес. Теперь все понимаю! Это матрешка тети Марии. Но я никогда не смогла ее найти, как и Раину семью. Только тетю Таню и дядю Ивана. Вы встречали тетю Марию?

— Нет. Она у меня оказалась случайно. А теперь их всех украли. Великую княжну дяди Ивана — из музея, княжну тети Марии у меня, еще двух княжен украли у вас и у Татьяны Петровны, пупсика, вернее, цесаревича Алексея, украли у Раисы. Что стало с царем и царицей, мы не знаем. В архиве написано, что они достались государству. В общем…

Капралов отложил вилку и подошел к окну. Справа над городом нависала двухголовая гора, внизу по сверкающей набережной пузырящейся лавой текла толпа, впереди, за пляжем, взрывались метровые волны, и дальше не было ничего, одна чернота.

— Дух захватывает, — прошептал он.

Марсела Сергеевна раздвинула окно, и снаружи вместе с барабанным грохотом самбы навалился густой морской воздух.

— А вы слышали про легенду? — почти крикнул Капралов.

Она постояла мгновенье, не открывая глаз, закрыла окно и повернулась. Лицо ее блестело.