Когда барышня сняла шапку и все увидали, что она по-солдатски стрижена, мать горько заплакала.

– - Ваня!.. Милый!.. Что же ты наделал?.. Стыдобушка моя!..

– - Отстань, мать!
– - досадливо закричал я.
– - Что ты в наших делах смыслишь?.. Чайку бы вот надо... Отец, ты не сходишь за водой?

– - Нет, не схожу, -- с глубоким презрением глядя на барышню, ответил он.
– - У меня для вас чаю не наготовлено. Да, -- стукнул отец по лавке кулаком, -- не наготовлено! Богат -- в трактир веди свою дворянку, а в моем доме не имеешь правов распоряжаться!.. Наш-шел курву!..
– - Сжимая кулаки, он шагнул вперед.
– - Вон из моей хаты!.. Я х-хозяин!..

Если бы не Прохор с Настей, с шумом влетевшие в этот момент в избу, у нас бы действительно загорелось такое сражение, что от отцовской хаты не осталось бы и щепок.

– - Поглядим, какую ты правду говоришь!
– - по-детски захлебываясь, еще из сеней визжал Прохор.
– - Ежели ты, кляча крученая, обманула, косу оторву! Где она тут, мошенница?.. Ваня, жив-здоров? Где барышня?.. Ах ты, мать чесная, отец праведный!..

Перебравшись через порог, маньчжурец столкнулся нос к носу с барышней.

– - Так и есть, -- промолвил он, роняя костыли.
– - Как же это?..

Смущенный, посеревший, он прижался в дверях к Пете.

– - Ты уж, Петруш, здесь? Успел? Какой ты хитрый!.. Здравствуйте, барышня!.. Проведать нас приехали? Все ли живы-здоровы?..

Глядя на шахтера, на меня, на Настю, он счастливо хихикал, морща испитое лицо свое.

– - Пойдем, Галкин, к тебе в избу, -- сказал я, одеваясь.
– - На наших черт насел, чтоб им лопнуть!.. Барышня, захватите свой дипломатик!..

А по деревне звонили:

– - Петрушке-то Володимерову счастье: деньги, поди, приперла -- несусветную силу!

– - Где он ее, шельму, подцепил? Вот тебе и Ваньтя!

– - Нет, та-то дура: на мужика полестилась!.. Привередница!..

До глубокой полночи барышня беседовала с нами... Устала, охрипла, язык не ворочается, бесперечь пила воду, а мы все приставали:

– - Еще немного, барышня, еще чуть-чуть.

– - Не зовите меня барышней, -- просила она, -- зовите товарищем.

Мы поправлялись:

– - Ну-к, еще про что-нибудь, товарищ-барышня!

– - Какие вы все странные, -- смеялась она.

И мы смеялись.

– - Главная статья: нет привычки... Барышня -- это постоянно, кого ни встретишь в дипломате, а товарищ... Мужик мужика, конечно... это дело десятое!..

– - Мужик мужика променял на быка, -- передразнивал Галкин.
– - Нет привычки, надобно стараться!

Он всеми силами старался помочь барышне, в особо интересных местах рассказа гладил ее по голове, заставил сесть на подушку, чтобы было мягче, как ребенок, смеялся, когда она улыбалась чему-нибудь, шипел на всех.

Было поздно. Сквозь забитые одеждой окна мягко гудел колокол: церковный сторож отбивал часы; скрипел снег под ногами колотушечника. Лица товарищей возбужденно счастливы.

Через день-два после отъезда барышни по Осташкову разнеслась весть, что в смежном с нами уезде "началось".

С отрядами казаков и стражников по деревням ездил губернатор, драл мужиков розгами. В одной деревне наводил суд и расправу, а "это", как головня, перебрасывалось в соседнюю: там и тут зловеще вспыхивали зарева. Ульяныч, мещанин-щетинник, рассказывая, только крутил головою от изумления.

– - Теперь никогда не поеду торговать туда, а то и мне достанется.

– - Там уж тебя ждут!
– - смеялись над ним.

В Пилатовке по поводу событий говорили:

– - "Они" смикитили, что из середки уезда начинать -- никто не делат. Приехал набольший, собрал их у нас в Роговике...

– - Кого?

– - Дыть стюдентов, кого же!.. Ваньтя тоже был, шахтеришко. Собрал в Роговике на сход... Ну, как?.. Как прикажете!.. Давайте перебросимся на вьюжный край, а оттелева -- холстом... А ты, Ваньть, тут буторажь!.. "Они"-- хитрые, жабы!..

Сладкодеревенцы, горлопяты, бахвалились:

– - Скоро нас соборовать начнут, дай вот только губернатор приедет, он нам привьет воспу!..

Шахтер самолично созвал группу, предлагая "подтереть слюни и -- за дело"... Того же мнения были Штундист, Богач, маньчжурец и Рылов, а Лопатин, я, Максим Колоухий и другие растерялись: может быть, еще не время?..

Первый раз наше собрание носило бурный характер; все переругались, как враги, а разошлись ни с чем.

На следующий день написали в город письмо, а пока решили разбросать "литературу".