Он посидел, помолчал, задумался. Встрепенувшись, опять сердито посмотрел на шесток:

– - Мать, да встань же, ради создателя, чего ты меня из себя выводишь?.. Ма-ать!.. Слушай!.. Это я не тебе говорю?.. А?.. Ну, крест господний, велю стащить за ноги!.. Ну, крест господний! Мать, да неужто мне с тобой баталиться?..

– - Ах ты, бож-же милостивый,-- заохала старуха.-- Что ты от меня желаешь?.. Пристал и пристал недуром!.. Ну, что тебе?.. Глядеться в меня?..

– - Садись к столу слушать писание.

– - Да оно мне не надобно, твое писание!.. Разве я смыслю?

– - Сиди смирно, слушай.

Жмурясь от света, старуха покорно села на лавку. Склонив на руки голову, таращила некоторое время больные, выплаканные глаза и снова уснула сидя.

Настя увела ее, как маленькую, на лежанку, прикрыла дерюгой, под голову бросила подушку.

Занималась заря. Пропели третьи петухи. Стала трещать и меркнуть выгоревшая лампа. Посерели, осунулись лица...

XIII

На второй день было собрание. Внимательно выслушав наше донесение о второй поездке, мужики пожелали посмотреть привезенное добро своими глазами.

Как и старуха, сперва ощупали книжечки, перелистали, осмотрели обложки и заглавия, подивились красным печатям:

– - Все в порядке... печати... полная форма!..

Три дня читали. Малограмотные и которые совсем не умели читать приходили ко мне с Галкиным, другие разбирались сами.

Шахтер рычал, читая книжки, выгнал всех домашних из избы, побил ни за что мокровыселскую дурочку нищую Наталью Ивановну Рассохину, в мелкие клочки изорвал на себе новую сатиновую рубаху. В тот же вечер повалил у попа ограду, в колодец бросил дохлую собаку.

Вздумал я прочитать листик отцу. Он внимательно выслушал, в упор поглядел мне в глаза.

– - Что ж ты молчишь?
– - спросил я.-- Скажешь: тут неправда?

– - Н-не знаю. Есть еще?

– - Есть.

– - Прочитай.

Я прочитал ему еще несколько листков.

– - Ну, как?

Отец задумался, нахмурив брови.

– - Где ты их берешь?

– - Это тебе все равно! Говори: верно написано?

– - Глупости,-- сказал он,-- какой-нибудь дурак писал.

– - Что ты сказал?
– - вскричал я.-- Вырази еще раз!

Отец с удивлением обернулся.

– - Такой же, мол, дурак, как ты, писал!.. За это можно пострадать, понял, откуда звон?.. Советую, брось... С жиру им, сволочам, нечего делать, вот и строят чертову склыку!
– - с бешенством крикнул он, хлопая дверью.

Поздно вечером, отложив и спрятав то, что нам самим было надобно, мы разбросали прокламации и книжки по деревням. Клали на крыльца, завалинки, просовывали через трещины в сени, прилепляли жеваным хлебом на заборах, воротах, перекрестных столбах, церковной паперти, на дверях волостного правления. Одну Рылов ухитрился приладить уряднику на окно. Утром ждали с нетерпением, что будет.

Большинство мужиков, прочитав прокламации, сейчас же жгли их, некоторые отнесли в волость, более услужливые -- уряднику, который, никогда не видев прокламаций и не зная вообще об их существовании, принимал листки неохотно.

– - На кой они мне черт? Мне бы узнать, какой сукин сын у меня окошко выдавил... Я бы ему показал Москву с колоколами!

К обеду по деревне пошли слухи, что в Осташкове приехали "стюденты" с подметными письмами: будут наводить новые порядки. Первым делом расстригут попа, а на его место поставят своего, потом перепись: у кого сколько скотины, хлеба. Лишнее заберут, а что надо -- оставят на пропитание.

– - Сообрази-ка: восемь сотен!
– - таинственно шептала мне соседка, прибежавшая к нам поделиться новостью.
– - Во-семь сотен!.. Этакая махина!..

– - Неужто, Аксинья, восемь сотен?
– - с ужасом спрашивал я.

– - Восемь со-тен!.. Прям, как стадо ходят, ажио жутко!

– - Где же они живут?

– - А я уж и сама не знаю, -- разводила она руками, -- по овинам, поди, в ометах, в старых ригах...

Слухи о студентах испугали урядника. Захватив листки, он поскакал в город и возвратился оттуда с приставом. В Осташкове начался переполох. По улице забегали простоволосые бабы; завизжали дети, старухи забивались в погреба. Человек двенадцать потащили на допрос. Они отвечали, что "письма" подбрасывают студенты.

– - Какие студенты?

– - Бог их знает, трудно углядеть: все до одного оборотни!

Наш успех был невелик, но мы все-таки были довольны и тем, что люди заговорили. Сойдутся ли, бывало, у колодца, или на крыльце где-нибудь, сторожко оглянутся, спросят о скотине, цене на хлеб, еще о чем-нибудь, потопчутся и таинственно зашепчут:

– - Читал?

– - Чего?

– - А "это"?

– - Как же, в одну завалященькую поглядел.

Начнут рассуждать: отчего, почему?..