сказать. Одно утешение – дед на деле доказал, что не такой уж он старый и совсем

не слабый. Неужели и я в старости буду кому-то ломать рёбра?

Суд над дедом сразу коснулся его детей – Раю исключили из

медицинского института и из комсомола. Тимофея уволили с военного завода, и тут

же забрали в трудармию. Если бы в школе узнали, что я внук того самого деда, что

было бы, очень даже интересно, не провести ли эксперимент? Спасает меня другая

фамилия. Псевдоним берут не от скромности, как в XIX веке, а чтобы скрыться.

Всё-таки кто придумал, чтобы из-за одного человека страдали все родные и

близкие? Почему я не вступился за родного деда, отца моей матери, позволил кому-

то в классе позорить его, а сам ни слова в защиту, – почему? Потому что я

настоящий советский школьник. Революция утвердила один подход – классовый, а

не какой-то там семейный, она не признаёт ни отца, ни матери, ни брата, ни свата, а

иначе, зачем столько крови пролито? Твой дед жил ради детей и внуков, только и

всего, отстаивал своё место силой, чтобы нас прокормить, тринадцать душ, как ты

смеешь произносить свою трескучую газетчину, если грозит гибель всем? Смею.

Мы строим коммунизм, а не какой-то там минимум, лишь бы выжить. Как муравьи,

мыши и лягушки.

Не пускают на завод, пойду на фронт – вот выход из

прозябания. Пусть мать поплачет, это ничего не значит, сейчас матери всей страны

плачут.

На суде, после того как объявили высшую меру, наступила

гробовая тишина, и вдруг закричала Надя, мамина сестра: «Расстреляйте меня тоже

и моих сирот! Будьте вы прокляты, забираете нашего кормильца, убиваете родного

отца!» – выкрикивала она сквозь слёзы. В зале зашумели другие женщины, а

мужчины, представители от заводов и организаций, сидели молча. «Нас тринадцать

душ! – кричала Надя. – Моих сестёр и братьев поувольняли, поисключали,

забирайте всех нас в тюрьму! Детей моих тоже в тюрьму, мне их кормить нечем!» –

кричала исступлённо, воздевала руки, как в церкви, сорвала платок с головы,

раскосматилась и упала, у неё начался припадок, забилась, на губах пена, глаза

закатились. Дедушка бросился к ней со скамьи подсудимых, конвой переполошился,

хватает его и держит, а он рвётся к дочери. Милиционер открыл стрельбу вверх, все

соскочили с мест, крики, гвалт, в дверях давка.

Можно понять, почему старшие скрывают от детей всё, что было с отцами и

дедами. Они не хотят, чтобы мы сомневались в советской власти и попадали в

тюрьму, подражая своим предкам.

9

Новый год, 1943-й, сразу принёс новости. Расстрел деду Лейбе заменили 10-ю

годами. В классе мы выпустили стенгазету, нарисовали бойца в новой форме с

погонами и переписали из газеты статью Ильи Эренбурга. Советский Союз он называл

Россией: «В минувшем году Россия пережила много горя». Язык у него не казённый,

мне нравится. «К нам пришли седовласые гренадёры кайзера и сопляки, воспитанные в

вере, что они – властители мира. К нам пришли вылощенные и вшивые румыны. К нам

пришли римские жулики и неаполитанские босяки. К нам пришли усатые, жадные

мадьяры…» Теперь о румынах я только так и буду думать: лощёные, вшивые, а об

итальянцах: римские жулики и неаполитанские босяки. Просто здорово! Пойдём

дальше. «Где бравый генерал фон Роммель, фельдмаршал, о котором немецкие олухи

говорили: он наступает даже, когда спит? Роммель драпает почище итальянцев.

Роммель драпает даже, когда он спит». А в конце Эренбург поздравил страну: «С

Новым годом, великая и вечная Россия! Пусть он будет воистину новым! Пусть он

станет годом победы!» Всё-таки в слове Россия есть что-то вечное.

В школе на общем собрании приняли единогласно решение: собрать средства на

танк «Пионер Киргизии». В газете читаю: пионерка из Нарына внесла две тысячи

рублей, где она их взяла? Живут же люди. Моя мама со скрипом выдала мне 50 рублей.

За четыре дня школьники республики собрали почти 15 тысяч рублей. Старались не