«Женщина новой земли», позже в романе «Товарищ Кисляков» и др.

Перечитывая сегодня Романова, видишь, насколько чисты его

помыслы, поражаешься проницательности и мудрой простоте его

творчества.

Романов бесстрашен в своих произведениях, как только может быть

бесстрашен честный человек.

17

В рассказах «Видение», «Экономическая основа», «Человеческая

душа», «Огоньки» он рисует и негативные картины

послереволюционной России. И хотя чаще всего они даются через

восприятие героев, отрицательно относящихся к новому строю, многое

потерявших в результате революции, все же в них содержатся и

моменты объективные, отражающие истинное положение дел. Но

Романов показывает вместе с тем, насколько убог внутренний мир этих

бывших людей, клянущих новый строй, пытающихся к нему

приспособиться, приспосабливающихся, но вдруг обнажающих свою

низменную натуру (как герой рассказа «Видение»).

Лишенные внешних драматических вспышек, увлекательной

интриги, неожиданных поворотов сюжета, незатейливые, простые, как

сама жизнь, рассказы Романова вместе с тем и сложны, как сама жизнь,

и полны внутреннего, невыдуманного драматизма. Герои лучших

психологических рассказов – это уже не фигуры-символы, как в

сатирических миниатюрах, а сложные противоречивые образы.

Его эстетический принцип оставлять читателя наедине с фактом

многими критиками был воспринят как бесстрастность и равнодушие.

Статья С. Пакентрейгера о Романове так и называлась: «Талант

равнодушия». Критике двадцатых годов вообще было присуще цеплять

ярлыки, обвинять писателей в незнании марксизма и диалектики,

поучать, как надо и как не надо писать, какие темы избирать, а какие

отбрасывать. Особенно рапповские и напостовские критики подвергали

Романова систематическим злобным нападкам. Лейтмотивом многих из

них было: «Опять этот Романов со своими проблемами!» «Романову ли

говорить о серьезных проблемах, ведь его творчество вскормлено

побочными моментами революции, ведь его герой – мятущийся

всероссийский обыватель».

В то время не избежали критических атак и Горький, и Маяковский,

и Есенин, и Булгаков, и Пришвин, и А. Толстой.

Но Романов, как и многие другие талантливые писатели, не

сломался, не пошел на компромиссы (лишь в последние годы жизни он

стал делать уступки – это нашло отражение в 4 и 5 частях «Руси» и в

некоторых рассказах). В большинстве же своих рассказов он верен себе,

верен избранному пути.

«Ведь в искусстве,– писал Романов в ответе на одну из анкет, а по

сути, отвечая своим критикам,– дело не в беспристрастной передаче

своей мысли, а в сведении глаз на глаз читателя с самой объективной

реальностью и оставлении их без свидетелей. Только тогда совершается

подлинное восприятие искусства. Каждый воспринимает искусство

только по тому дубликату, который имеется у него и вполне

соответствует подлинному снимку с реальности, данному писателем»

22.

22 Читатель и писатель, 1928, 28 августа.

18

Символ веры Романова – «Реализм и реализм!.. Но отнюдь не

переходящий в натурализм». «Та литература хороша,– писал Романов,–

которая не успокаивает мысль разрешением вопросов, а будит читателя,

заставляет его волноваться, пересматривать те вопросы, к которым он

пригляделся и которые машинально считает он уже разрешенными».

И Романов ставил вопросы. По сути дела, почти каждый его

сатирический и юмористический рассказ – более или менее серьезный

вопрос. История уже произвела отбор, и сегодня можно видеть, что

сюжеты некоторых рассказов остались для нас лишь как штрихи давно

ушедшего времени («Спекулянты»; «В темноте»), сюжеты других (и

таких большинство) затрагивают проблемы сегодняшнего дня

(«Значок», «Грибок», «Стена», «Три кита», «Синяя куртка»,

«Картошка», «Белая свинья», «Блестящая победа»).

Сатирические и юмористические рассказы Пантелеймона Романова