Этим же способом пользовался и Романов. У него мы не найдем

изображения героических, возвышающих моментов (лишь в позднем

рассказе «На Волге» сделана такая попытка, но рассказ этот не типичен

для Романова). Писатель ищет и находит своих героев среди простых,

внешне мало приметных людей. Иногда это люди с открытой и нежной

душой (Петр в «Звездах», две Катерины в «Черных лепешках», героиня

рассказа «Без черемухи»), но в основном о душе его героев нам не дано

узнать. Разношерстный люд его рассказов–крестьянин, торговец,

мешочник, мастеровой, совслужащий (как их называли тогда), солдат и

т. д. мелькает, не задерживаясь перед читателем. Романов рисует

движущуюся массу – на улице среди лабиринта учреждений с

23 На литературном посту, 1929, № 17.

20

странными, не выговариваемыми названиями, в коридорах этих

учреждений перед множеством дверей и табличек, на площадях и

толкучках, на железнодорожных станциях в ожидании поезда и в

борьбе за место в вагоне, у постели умирающей старушки в уповании

на освобождающуюся жилплощадь. У этих персонажей часто нет

имени, их можно различить лишь по какой-либо детали – мужик в

чуйке, солдат с чайником, баба в валенках... Но они говорят, действуют,

живут. . мы ощущаем, как густо, плотно населена его проза живыми

людьми. Мы погружаемся в атмосферу 20-х годов...

У Романова мы не найдем идеального героя, который мог бы

служить образцом для подражания. Даже просто положительных героев

у него не столь уж много (Сергей в «Новой скрижали», Петр в

«Звездах», героиня рассказов «Без черемухи» и «Большая семья»). Зато

в большинстве его многочисленных рассказов следует выделить

действующее в них «честное, благородное лицо»–смех.

«Не тот смех,– писал Гоголь о такого рода комического,– который

порождается временной раздражительностью; желчным, болезненным

расположением характера; не тот также легкий смех, служащий для

праздного развлеченья и забавы людей,– но тот смех, который весь

излетает из светлой природы человека, излетает из нее потому, что на

дне ее заключен вечно бьющий родник его, который углубляет предмет,

заставляет выступить то, что проскользнуло бы, без проницающей силы

которого мелочь и пустота жизни не испугала бы так человека» 24.

Рассказы Романова, необычайно простые и безыскусственные (к

ним в полной мере можно отнести известное определение реализма как

воспроизведения жизни в формах самой жизни), тем не менее зачастую

воспринимались и понимались превратно-примитивно современниками

(причем преимущественно критиками). При анализе произведений

(если это можно было назвать анализом – в основном это был пересказ

ситуаций, данных писателем) акцент делался на том – было это или не

было в жизни, искажение это действительности или нет. А между тем в

одной из записных книжек Романова можно найти мысль, которая

служит ключом к пониманию творческого принципа, метода, приема

писателя: «В своих рассказах я не описываю смешных положений; я

открываю какое-нибудь национальное свойство, и на нем строится само

собой рассказ, благодаря этому в нем все имеет отношение к одному

основному смыслу и всякое смешное положение получает высшее

художественное оправдание» 25.

* * *

К концу 20-х годов Романов, не переставая писать рассказы (в 1929

году им создан один из лучших рассказов «Яблоневый цвет»),

24 Гоголь Н. В. Полн. собр. соч., т. 5. М., 1949, с. 169.

25 ЦГАЛИ, ф. 1281, оп. 1, ед. хр. 92, л. 45.

21

переходит к более крупным формам. 1 октября 1927 года он записывает

в дневнике: «Закончил «Новую скрижаль». О ложном знании

образованного человека (не дающем роста, но заполняющем его)» 26.

Роман этот внешне перекликается с рассказом «Черные лепешки».

Он не был удачей автора. Как обычно, критика его поругала. Но самое

серьезное испытание ожидало Романова через два года, с появлением

следующего большого произведения.