Нижнем Новгороде, в Запорожье. Посещение строительных площадок,

заводов, дворцов культуры, знакомство с тем, как трудятся, отдыхают

рабочие в разных местах страны, как учатся и приобщаются к культуре

их дети–все это послужило материалом для нескольких больших

очерков: «О детях», «На родине советского Форда», «Новые люди» и

др. Однако литературная критика эти очерки отвергла. Его обвиняли в

отрыве от эпохи, в непонимании происходящих событий и свершений.

Когда читаешь сегодня статьи таких критиков, как А. Селивановский,

В. Катанян, А. Прозоров (да и многих других), создается впечатление,

что писателя обложили, как волка: затравить, затравить–-их цель! Они

выхватывали отдельные фразы (а порой и слова), они стремились

изобразить Романова как человека, чуждого большому искусству и

вообще Стране Советов. «Гнилью безнадежного кладбища, а не боевым

духом социалистического строительства веет от этой вашей

«зарисовки», Пантелеймон Романов! Клеветой врага!» 31 – И это

потому, что Романов в очерке «На родине советского Форда» не просто

30 ЦГАЛИ, ф. 1281, оп. 1, ед. хр. 91, л. 130–131.

23

описал размах грандиозного строительства, но и показал бытовую

неустроенность инженеров и рабочих, неизжитое еще разгильдяйство,

халатность.

А между тем Романов связывал проявление новых сил в русском

народе, дремавших на протяжении веков, именно с новым строем, с

социалистическим строительством, его успехами, о чем и писал в том

же очерке: «Я принял за основные черты русского характера –

пассивность, лень к движению, к борьбе, расплывчатость, мистическую

настроенность и способность к быстрому короткому порыву, его

непригодность к длительному, непрерывному усилию.

Но меня, как исследователя психологии нации, не могло не

поражать в течение всей революции явление совсем другого порядка:

откуда-то взявшаяся способность к длительному, в течение многих лет

непрерывному усилию, способность в течение пятнадцати лет

неослабно вести основную линию, лозунг борьбы вместо прежнего

непротивленства. Несомненно, что основные черты «национального

характера» перестали быть основными. Действующей силой выступили

совсем другие черты. И жизнь получила совсем другое лицо» 32.

Речь П. Романова на Первом съезде писателей, где он говорил об

особенностях сатиры, была произнесена не без оглядки на требования

вульгаризаторской критики. «Навсегда покончить с однобокой

сатирой,– говорил он,– иначе они, «сатирики», прежде всего обрекают

на гибель самих себя». Горькой иронией в адрес тех, кто был поставлен

в железные тиски новейшей критикой, звучат эти слова. «Сатирик и

юморист могут отвечать на требования нашей эпохи. Они могут,

разоблачая брак, создавать и образы героев нашей эпохи, не изменяя

при этом своей индивидуальности» 33. П. Романов ошибался – это было

насилие над творческой индивидуальностью сатирика, измена своим

творческим принципам. Насаждение такой межеумочной литературы

породило впоследствии ту серую бесконфликтную мелкую юмористику

и убогую сатиру, которая стала господствующим направлением в этих

жанрах на протяжении полувека.

Реализуя провозглашенные теоретические установки, Романов

написал рассказы «За этим дело не станет», «Интеллигенты»,

«Пионерка», некоторые другие. Лишь в рассказе «За этим дело не

станет» еще чувствуется энергия и мастерство писателя. Все остальное

значительно слабее, бледнее.

Последним крупным его произведением (помимо 4 и 5 частей

«Руси») был роман «Собственность» (1932). Эскизом к роману, как бы

конспектом его, послужил небольшой рассказ «Блестящая победа»

31 Чибуренко Н. При чем здесь Пантелеймон Романов? – Ж. Штурм

(Самара), 1932, № 4, с. 48.

32 Романов П. Рассказы. М., 1934, с. 37.

33 Первый Всесоюзный съезд советских писателей. Стеногр. отчет.

М., 1934, с. 247.

24