Шрифт:
– Куда ты! Держи лошадей, сумасшедший!
– Будьте спокойны, не бросим,– сказал откуда-то сзади
спокойный голос,– сейчас другой бок подопру.
Оказалось, что они не висели над пропастью, а все еще
стояли на дворе, и возница только собирался мазать колеса,
приподняв один бок экипажа.
30
Едва выехали со двора, как начался дождь, прямой, крупный
и теплый. И вся окрестность наполнилась равномерным шумом
падающего дождя.
Возница молча полез под сиденье, достал оттуда какую-то
рваную дрянь и накрылся ею, как священник ризой.
Через полчаса колеса шли уже с непрерывным журчанием по
глубоким колеям. И рыдван все куда-то тянуло влево и вниз.
Возница остановился и медленно оглянулся с козел назад,
потом стал смотреть по сторонам, как будто изучая в темноте
местность.
– Что стал? Ай, заблудился?
– Нет, как будто ничего.
– А что же ты? Овраги, что ли, есть?
– Нет, оврагов как будто нету.
– Ну, так что же тогда?
– Мало ли что... тут, того и гляди, осунешься куда-нибудь.
– Да осторожнее! Куда ты воротишь?
– И черт ее знает,– сказал возница,– так едешь – ничего, а как
дождь, тут подбирай огузья...
II
Николай писал, что от станции до него всего верст 30, и
Андрей Христофорович рассчитывал приехать часа через три.
Но проехали 4-5 часов, останавливались на постоялом дворе от
невозможной дороги и только к утру одолели эти 30 верст.
Экипаж подъехал к низенькому домику с двумя
выбеленными трубами и широким тесовым крыльцом, на
котором стоял, взгромоздившись, белый петух на одной ноге.
Невдалеке, в открытых воротах плетневого сарая, присев на
землю у тарантаса, возился рабочий с привязкой валька, помогая
себе зубами и не обращая никакого внимания на приезжего.
А с заднего крыльца, подобрав за углы полукафтанье и
раскатываясь галошами по грязи, спешил какой-то старенький
батюшка.
Увидев профессора, он взмахнул руками и остался в таком
положении некоторое время, точно перед ним было привидение.
– Ай ты приехал уж? Мы только собираемся посылать за
тобой. Почему же на целый день раньше? Ай, случилось что?
– Ничего не случилось. Я же телеграфировал, что приеду 15,
а сегодня 16.
31
– Милый ты мой! Шестнадцатое – говоришь?.. Это, значит,
вчера листик с календаря забыли оторвать. Что тут будешь
делать! Ну, здравствуй, здравствуй. Какой же ты молодец-то,
свежий, высокий, стройный. Ну, ну-у. .
Это и был младший брат Николай.
– Пойдем скорей в дом. Что ты на меня так смотришь?
Постарел?
– Да, очень постарел...
– Что ж сделаешь, к тому идет... Ниже, ниже голову,–
испуганно крикнул он,– а то стукнешься.
– Что ж ты дверей себе таких понаделал?..
– Что ж сделаешь-то...– И он улыбался медлительно и
ласково.– Да что ты все на меня смотришь?
Андрей Христофорович, раздеваясь, правда, смотрел на
брата. Полуседые нечесаные волосы, широкое доброе лицо
было одутловато и бледно. Недостаток двух зубов спереди
невольно останавливал внимание. А на боку было широкое
масляное пятно, в тарелку величиной. Должно быть, опрокинул
на себя лампадку. Сначала, наверное, ахал и прикрывал бок от
посторонних, а потом привык и забыл.
– Вот, братец, затмение-то нашло,– сказал он, кротко моргая
и с улыбкой потирая свои вялые, пухлые руки.
– Какое затмение?
– Да вот с числом-то.– И он опять улыбнулся.– Отроду со
мной ничего подобного не было.
– А где же Варя и девочки?
– Одеваются. Врасплох захватил. А, вот и они...
В дверях стояла полная, такая же, как и Николай, рыхлая
женщина, со следами быстро прошедшей русской румяной
красоты. Теперь все лицо ее расплылось, и сама она как-то
обвисла. У нее тоже недоставало передних зубов.
Андрей Христофорович поздоровался и невольно подумал:
«Как это можно так разъесться?» Но у нее были такие хорошие,
невинные детские глаза, и она так трогательно, наивно