Моя сигарета выкурена. Я прячу бычок в другой пустой коробок, специально предназначенный для бычков, чтоб не оставлять их где ни попадя.

– Давайте свой окурок, я выброшу, - предлагаю я арестанту.

– Не, не надо. Я его сам спрячу, - отвечает он. Мы понимаем друг друга, а это значит, что дядька действительно давно сидит.

– Ну, ладно, отдыхайте, - говорю я и закрываю окошко.

– Спасибо, - слышу я за дверью. – А когда сегодня откроют нары?

– Как всегда. Вечером, после туалета…

– А сколько уже время?

Я смотрю на часы. До моей смены осталось еще около часа. Арестантов кормят раньше, чем нас. Пищу им приносят из ШМАСа. И на раздаче присутствовал Юрка.

– Почти девять…

– Спасибо, друг, - говорит мой собеседник и замолкает, наверное, сев на каменный пол и прислонившись к холодной стене.

Я отхожу от камеры и начинаю двигаться по знакомому кругу. Через несколько минут я ровняюсь с камерой номер пять и прислушиваюсь. Мой недавний собеседник тихонько поет какую-то заунывную и очень печальную песню. Слов я не понимаю и в ней очень трудно уловить мелодию. Однако голос у моего уже знакомого невольника приятный и спокойный. Я останавливаюсь и слушаю эти народные напевы кавказских гор.

– О чем песня? – громко спрашиваю я, когда человек замолкает.

– О родине… о высоких горах… о девушке, которая ждет своего возлюбленного.

– Красивая, - немного кривлю я душой. Песня не очень, а вот исполнитель был не плох.

– У меня сын ее очень хорошо поет…

– А где он сейчас?

– Он живет в Баку, сюда приезжает только по делам. У него там семья…

– А ваша семья где?

– Они тоже остались в Азербайджане…

Он замолкает. Молчу и я. Через минуту тишина не прерывается. Тогда я тихонько отрываюсь от шершавой стены, на которую облокотился, шумлю карабином, вскидывая его на плече и отхожу от камеры. До смены мне еще двадцать минут.

* * *

– У тебя будет хорошая долгая жизнь, - говорит мне Расул, всматриваясь в линии на моей левой ладони. – Но ты не будешь богатым, но и бедным тебя не назовешь. Так, - он складывает мою руку в кулак и куда-то смотрит на образовавшиеся при этом морщины. – Ты будешь три раза женат и у тебя будет трое детей. Знаешь, не спеши с первым браком… Он не будет хорошим… хотя не от тебя все это зависит…

Азербайджанец отпускает мою руку и смотрит на меня грустными глазами, словно большая бездомная собака. Не знаю отчего, но я испытываю к нему, наверное, не симпатию, а какое-то чувство покровительства. Он хоть и большой, и взрослый, я ему точно в сыновья гожусь, но он словно теленок беззащитен. К «хачикам» я никогда ничего подобного раньше не испытывал.

Утром на гауптвахте происходило распределение арестованных на работы. Эти работы разные и редко повторяются, только если объем их очень большой. Коменданту каждый день поступают запросы на арестантов и утром он передает списки начальнику караула, а уж тот и решает кто из наказанных и куда отправится выполнять общественно полезную работу. В этот раз все повторилось точь-в-точь, как и в предыдущие дежурства. Арестантов распределили по утвержденным местам, после этого Строгин распределил конвойных, тех из нас, кто будет охранять мирный труд временных жителей губы и следить за тем, чтобы они не сбежали, а достойно выполняли свои новые обязанности. Мне выпала миссия охранять моего вечернего знакомого. Пять арестантов и трое караульных загрузились в зеленый ГАЗ 66, комендантской прописки и выехали к местам работ. Тупик с двумя бойцами ШМАСа высадился первым у троллейбусной остановки на ул. Мира. Следующим был Юрка, с двумя партизанами, их место оказалось в десяти минутах езда от Тупика. И уже последними оказались мы с моим азербайджанцем.

Нам предстояло разгрузить камазовский прицеп груженый мешками с какими-то удобрениями. Отчего это не смогли сделать заинтересованные крестьяне, мне было неясно. Правда крестьян я нигде не увидел. После нашей высадки, комендантская машина скрылась, оставив нас наедине с прицепом. Рядом с ним никого не было, и мы примостились на лавочке в ожидании заказчика - прораба.

– Меня зовут Расул, - вымолвил мой арестованный, протянув свою огромную лапу.

– Очень приятно, - я вставил свою ручонку в тиски и почувствовал легкое сдавливание.

– Можно закурить? – он с надеждой посмотрел на меня.

Достав две сигареты из почти пустой пачки, я протянул одну ему, а вторую прикурил и дал прикурить Расулу. Мы сидели на лавочке, щурясь от ярких лучей весеннего солнца, наслаждаясь мнимой свободой и временным бездельем.

– Так! Вот они баклуши бьют! – внезапно перед нами вырос невысокий мужичок в стареньких джинсах советского производства с вытянутыми коленками, теплой рубашке в клетку и кепкой на голове. – Чё сидим?! Почему не работаем?

– Нам не поставлена задача, - ответил я на правах старшего, продолжая курить.

– А я вот сейчас позвоню коменданту и сообщу ему, как вы исполняете свои обязанности! – вскрикнул нервный мужичок.

– Послушайте, вы тут себя ведите прилично! Здесь нет рабов! Мы приехали, вас нет, я вот вашему начальству скажу, как вы исполняете свои обязанности. И нечего здесь кричать, а то и можно огорчиться…

Мужик мгновенно переменился. Он засуетился и стал подобострастно улыбаться и мне, и Расулу.