Суэто-Ахмаджан. Ночной визит мог быть вызван исключительным событием.

– У меня гость, - сообщил Ахмаджан.

В комнате сидел местный чиновник. Ахмаджан не стал его представлять, а коротко сказал:

– Послушайте, господин Махмуд-бек.

Чиновник рассказал, что два часа назад состоялось первое заседание нового правительства

Туркестана. Заседание проходило на квартире Саида Мубошира. В числе присутствующих находился

толстоватый немецкий офицер в очках.

– Капитан Дейнц, - пояснил Суэто-Ахмаджан.

– Что бы это значило?
– растерянно спросил Махмуд-бек.

– Ему нужно заплатить, - японец глазами показал на чиновника.

– Сейчас, сейчас, - заторопился Махмуд-бек.

Он не мог прийти в себя.

Когда чиновник, кланяясь, вышел из комнаты, Суэто зло сказал:

– Немцы путают все карты. Они слишком рано затеяли опасную игру.
– Сдержанный Суэто выругался.

Приближался рассвет. Перед домом, надрываясь, выла собака.

Из рукописи Махмуд-бека Садыкова

Девятого мая, в Праздник Победы, людьми владеет и радость, и печаль. Пожилая женщина идет с

цветами, а в кулаке мнет платочек, мокрый от слез.

Знакомый фронтовик пожаловался мне, что утром дала о себе знать рана. Давным-давно

зарубцевалась. Вдруг через четверть века - острая боль.

Тревожат раны, и кинокадры, и звуки фронтовых песен, и даже бодрый походный марш.

Девятого мая к могилам солдат приходят тысячи людей.

У пионера между бровей появляется строгая морщинка. Рядом я слышу едва сдерживаемое глухое

рыдание. Кого на войне потеряла эта женщина?

Склоняет голову ветеран. По его медалям нетрудно определить боевой путь: Москва - Вена - Прага.

Сколько осталось на этом пути холмиков со скромными пятиконечными звездами...

Тогда, прощаясь с друзьями, солдаты не плакали.

Легкий звон орденов и медалей. Ветеран поднимает руку и неловко, по-мальчишески, кулаком

проводит по щекам.

Он замечает меня.

– Вот как получается, - смущенно говорит фронтовик. Взглянув на мой орден Красного Знамени, он

замечает: - Редко носишь, а зря.

Орден я получил пять лет назад: в связи с двадцатилетием победы над фашистской Германией.

– На каком пришлось, браток?

– Пришлось, - неопределенно отвечаю я.

Мы смотрим на ровный строй пионеров. Над ними у ограды поднимаются тополя. Утреннее солнце

осветило верхушки.

– Золотые тополя, - невольно говорю я.

– Какие?
– удивляется фронтовик.

– Да так...

Он больше не стал задавать вопросов.

Здесь, возле солдатских могил, у каждого свои воспоминания.

СЧИТАННЫЕ МИНУТЫ

За подобным дастарханом эмигранты не сидели давно. От горячих лепешек, сдобных и слоеных, с

тмином, с кунжутным семенем, шел неповторимый запах, напоминая о далеких днях.

95

На блюдечках лежали куски халвы - ореховой, медовой; зульбия - из тонких слоев теста; занжибал - с

примесью кофе; парварда - во вкусе которой вместе с сахаром давал себя знать и перец. Матово

поблескивал нават - твердый комковый сахар, лежали в ярких бумажках чужеземные конфеты.

Чайники то и дело поднимались над дастарханом, чтобы через минуту тяжело, степенно опуститься

со свежим ароматным напитком на с трудом отыскиваемое свободное место, потому что уже появилась

еще одна тарелка с пирожками, с колечками казы - конской колбасы.

За дастарханом сидели члены только что сформированного правительства Туркестана. Премьер-

министр Саид Мубошир угощал своих верных друзей. Самый молодой член правительства - министр

просвещения Рустам Джумабаев разливал чай и, как приближенный к главе, к его дому, приглашал,

протягивая руку к дастархану:

– Пожалуйста, уважаемые, пожалуйста.

Пальцы мелькали над дастарханом. Сухие и скрюченные, толстые и жирные. Все они жадно, цепко

хватали колбасу, пирожки, куски холодной баранины. Нетронутыми оставались орехи и фисташки.

Пожелтевшие, гнилые зубы напрасно пытались разгрызть крепкую скорлупу. Даже фисташки с

трещинкой на бочку не поддавались таким зубам. Вспомнив молодость, гости брали по два ореха,

сжимали в кулаке. Орехи соскальзывали, вырывались.