иностранными друзьями. И постараюсь довести до вашего сведения все задания наших друзей.

98

Нормухамед наблюдал за чаинкой, которая не могла прибиться к краю пиалы.

– Но вы в свою очередь должны информировать меня о всех делах. О всех без исключения...
– сказал

Махмуд-бек.
– Иначе повторится старая история. Наши друзья немцы очень недовольны обстановкой...

Многолетняя грызня в среде руководителей эмиграции создала о нас плохую славу.

Нормухамед и раньше понимал это. Однако он не подумал о простой истине: на шатких, враждующих

между собой руководителей нельзя возлагать большие надежды.

Вот почему Махмуд-бек в трудную минуту обратился именно к нему, Нормухамеду.

– Создание без нашего ведома нового правительства - глупая выходка...
– продолжал Махмуд-бек.
–

Эта выходка дорого обойдется нам. Мы должны исправить положение.

Заключался союз... В длительность этого союза Махмуд-бек не верил. Но первое время Нормухамед

будет честно выполнять все требования, будет информировать о делах.

И это - очень важно...

Фарида уже не задавала вопросов. Она видела, как изменился муж в последние дни. Он очень редко

бывал дома, мало спал. Женское чутье подсказывало ей о надвигающейся беде. Лишним вопросом

Фарида могла еще больше испортить настроение мужу, а ему и так неспокойно, плохо.

Второй месяц они живут в городском доме. Раньше к Фариде приходила старуха с внучкой. Сидели,

пили чай, вышивали, вспоминали свое детство или слушали рассказы старухи о жизни в узбекских

кишлаках.

Что они видели, молодежь! Четыре серые стены, в чужих домах, на чужой земле... Здесь тополя не

такие стройные, не так пахнут цветы, не такие гранаты, а уж о сладости винограда и говорить не

приходится...

Фарида хотела давно спросить мужа о родине. Он много знает, видел родину.

Этот вопрос Фарида, не сдержавшись, задала сегодня:

– Мы когда-нибудь туда вернемся...
– сказал Махмуд-бек.

– Почему мы не уедем сейчас?

Она смотрела на мужа, не скрывая тревоги. Вздрагивали веки, повлажнели глаза.

– Сейчас нельзя. У меня много дел.

– Я боюсь...
– призналась Фарида.
– Я очень боюсь. Я боюсь за вас.

Махмуд-бек всегда старался избегать таких серьезных разговоров. Теперь он почувствовал,

удивляясь, как повзрослел близкий, родной человек. Фарида давно поняла, что у мужа опасная,

беспокойная жизнь. Как жена, она не имела права вмешиваться в его мужские дела. Никогда о них не

спрашивала. Но за жизнь любимого человека она волновалась и будет волноваться.

– Придет время, - повторил Махмуд-бек, - мы вернемся на родину... А сейчас...

Он замолчал. Сейчас ее надо предупредить о надвигающейся опасности. Может, уже ночью будет

поздно.

– Я прошу тебя помнить об одном... Если со мной что-нибудь случится, ты все равно жди. Знай, что я

вернусь за тобой. Но на всякий случай помни... - Махмуд-бек старался говорить коротко, просто,

повторяя некоторые фразы.
– Если меня долго не будет, ты переезжая к отцу. Или к старухе. Или в другой

дом в старую часть города. Тебе помогут. У меня очень много друзей. Ты даже не представляешь,

сколько их.

Она уже не слушала. Она плакала, сжав голову руками, покачиваясь.

Так плачут матери и жены...

Инга Берк не вскрикивала от радости и приличия ради не сыпала вопросами. Зеленые глазки не

сверкали. В них застыл тревожный вопрос: что случилось?

Махмуд-бек смущенно потоптался, откашлялся в кулак:

– Здравствуйте, госпожа Инга. Вот наступило время...

Инга была в плотном, черном платье, строгая, молчаливая, и не спешила приглашать гостя в дом.

– Господин Берк как себя чувствует? Мне бы...

– Проходите, - наконец сжалилась хозяйка.

Берк, развалившись в кресле, курил кальян. Волновался или нет? Лицо его ничего не выражало.

– A-а... Махмуд-бек... Садитесь.

Гость, пренебрегая восточными приветствиями, обеспокоенно заговорил о событиях.

– Неловко получилось, неловко, - пробормотал Берк.
– Плохо получилось.