привстал на козлах, вытянув шею, всматривался в лица

заключенных.

— Политические, — сказал он тихо. — Друзья-едино-

мышленники Чернышевского, о котором ты читал сегод-

ня стихи.

— Единомышленники Чернышевского? — переспро-

сил Коста.

— Да, здесь, видно, настоящие бунтовщики, — про-

должал Владимир. — И те, что ходили в народ, и из но-

вого племени социалистов, вроде Благоева. Любой из

них готов идти на плаху за идеал свободы.

40

Хетагуров удивленно посмотрел на приятеля. В гла-

зах моряка светилось воодушевление, никогда раньше он

не говорил таким языком. Впервые мелькнула мысль:

«Что-то скрывает от меня Владимир...»

С некоторым недоумением взглянула на брата и

Ольга.

— Безоружные жертвы господина Победоносцева, —

продолжал мичман. — Разумно он употребил свои чрез-

вычайные права — создал внушительную армию колод-

ников...

Владимир как будто не замечал присутствия Ольги

и Коста.

— Нигде в мире нет таких добротных кандалов, раз-

ве только там, где идет торговля черными ра-

бами...

Колонна растянулась почти на весь квартал. Серая

одежда, давно небритые бороды, тусклые от бессонницы

глаза, унылое бряцание кандалов — все оставляло гне-

тущий след в душе.

— Смотри-ка, Володя! — воскликнул Коста. — Петя

Чумак из Херсона! Ты его знаешь. Помнишь, на выстав-

ке картин Вильгельма его хотели арестовать...

— Знаю, он из группы Благоева.

— Ольга Владимировна, — обратился Хетагуров к де-

вушке, — простите, я должен подойти к арестованному.

Может быть, удастся поговорить. Вы поезжайте в «Бе-

лую ночь». Я приду туда.

— Вольному воля, — неопределенно ответила Ольга

и опустила на лицо голубую вуаль.

Мичман торопливо достал из нагрудного кармана

кителя сторублевую ассигнацию с изображением Екате-

рины и протянул ее Хетагурову.

— Возьми, Костя. Если удастся, передай Петру Чу-

маку. Скажи — от мичмана, он знает.

— Вы знакомы? — удивился Хетагуров.

— Мимолетно... Передай, если сможешь... Мне-то

самому нельзя подойти к политическим в офицерском

мундире...

Коста еще раз извинился перед Ольгой и быстро по-

шел вслед колонне.

Остановился, оглянулся на удаляющуюся коляску.

В душе шевельнулось недоброе предчувствие, к сердцу

подступила тоска.

41

На повороте колыхнулась на ветру голубая вуаль и

скрылась...

Вот уже неделю в свободные от лекций и уроков ча-

сы Хетагуров работал на разгрузке барж. Плата сдель-

ная — 8 копеек за каждый тюк или мешок. В течение

дня удавалось заработать рубля полтора.

Коста был крепким мускулистым парнем, только вот

ноги иногда сдавали. На танцах безотказно резвые, а тут

подводили, да к тому же сильно ныло бедро.

От тяжелой работы дрожали руки — когда рисовал,

кисть прыгала по полотну. В таких случаях принимался

за стихи. Крепко сжимая карандаш, писал, писал почти

до рассвета. Устами героя поэмы «Чердак» вел неприми-

римый спор с либералами, ставшими на колени перед

креслом, в котором восседал обер-прокурор Победонос-

цев, и с теми, кто только в тостах работал за просвеще-

ние России. Прототипы были рядом: инженер Владимир

Львович Ранцов, гуляки-болтуны вроде Тарковского.

Возвращаясь в мансарду после встреч с ними, Хетагу-

ров порывисто брался за перо, и лились гневные строки...

Так было после вечеринки в ресторации «Белая ночь».

Коста пришел туда в самый разгар пирушки. Ольги уже

не было. Мичман сказал, что она уехала домой расстро-

енная. Хетагуров вернул Владимиру ассигнацию: К Чу-

маку конвоиры не подпустили. Успел только крикнуть:

«Не унывай, Петро, за святое дело идешь!» Чумак мах-

нул серой арестантской шапкой.

Тарковский произносил громкие тосты о равенстве и

братстве, о «свободной любви», Кубатиев — о своих «ве-