остаться такой, не раствориться в атмосфере светской

лжи?

— Не знаю, Коста, — задумчиво сказала девушка. —

Я сама ненавижу всех этих титов титычей, бывающих у

нас. Сколько среди них негодяев, одетых по последней

моде и говорящих о высоких материях! Они чужды мне.

Я часами спасаюсь в библиотеке от их общества... Толь-

ко не говорите о том, что во мне можно найти какой-то

идеал. Я сама себя еще не нашла.

— Вы просто не знаете себя! — невольно воскликнул

Коста.

— Не подражайте льстивым лгунам с аккуратными

проборами... Расскажите лучше о себе.

— Я расскажу, Оля, о своей родине.

...Далеко, в верховьях Алагирского ущелья, у самых

ледников Главного Кавказского хребта, там, где соеди-

няются две горные реки — Заки-Дон и Ля-Дон, стоит аул

Нар. Здесь родился Коста, здесь прошли его детские го-

ды, впервые запечатлелись в его сердце картины народ-

ной нищеты.

Но не убогим, а сурово неприступным вставал сейчас

перед глазами Коста родной аул.

— Сакли осетин, словно гнезда ласточек, прилепи-

лись в складках утеса. Бушующий поток на каменном

дне ущелья с высоты кажется серебряной нитью. Из глу-

бокой теснины до самых облаков поднимаются мшистые

стены скал... Часто убегал я от злой мачехи Кузьмиде

и забирался на кручу, откуда хорошо была видна часть

Осетии: ее селения, быстрые реки, стада овец на склонах

гор, маленькие квадраты кукурузных полей.

Ольга слушала с интересом.

— Однажды летом я ушел далеко от аула, поднялся

к самым ледникам и впервые увидел джук-тура.

— А кто это?

— Дикий баран. Он гордо стоял у самого обрыва

скалы, чуть склонив круторогую голову и глядя в туман-

ЗУ

ную даль. Там, в вышине, было морозно, джук-тур заин-

девел и в багровых лучах солнца горел, как жемчуг. Не-

повторимая картина! Часто вижу ее перед собой: весь

Кавказ стелется цветистым ковром у ног, дымят вдали

сакли горцев, благоухают цветущие яблони в садах. И на

все это смотрит с поднебесной выси гордый, задумчи-

вый джук-тур... Когда-нибудь я напишу об этом в

стихах...

— Воображаю, как красив Кавказ с такой голово-

кружительной высоты!

— Да, с высоты... Но если спуститься вниз, в селе-

ние, войти в первую саклю, то увидишь оборванных де-

тей, вдову с бледным и печальным лицом, еще хранящим

черты быЛой красоты. Над очагом висит черный котел.

Что варит в нем бедная мать сирот? Она задумала об-

мануть малышей. Устанут они ждать ужина и уснут под

стоны ветра в ущелье, а вдова долго будет сидеть у по-

тухающего очага, над которым варились камни. Вот моя

Осетия, та, что ношу в душе своей...

Не видел Хетагуров затуманившихся слезами глаз

девушки, продолжал рассказ.

...Мать Коста, Мария Гавриловна, умерла вскоре пос-

ле его рождения. Отец, Леваи Елизбарович, честный че-

ловек, праведник, женился на грубой и черствой женщи-

не Кузьмиде Сухиевой, которая невзлюбила маленького

Коста, запрещала ему даже такое «баловство», как ри-

сование углем на камнях. Мальчик находил убежище в

горах или у кормилицы Чендзе, своей второй матери,

ласковой женщины с добрыми руками. Она познакомила

маленького Коста с Осетией, краем суровой красоты.

Многое узнал Коста и от отца, который не был без-

участным к судьбам своего народа. Весной 1870 года

Левам Хетагуров пересилился на Западный Кавказ, в вер-

ховья Кубани, к горам Карачая, и основал там селение

Лаба, названное впоследствии Георгиевско-Осетинским.

Оттуда и уехал Коста вместе с другими своими зем-

ляками в Ставропольскую губернскую гимназию.

В гимназии учитель рисования, бывший воспитанник

Академии художеств, В. И. Смирнов обратил внимание

на рисунки Хетагурова и послал их на Всероссийскую

выставку художественных работ учащихся средних школ.

В юношеские годы Коста написал первую картину «Зна-