Прокудин вызвал Ислентьева к себе и, стараясь

казаться приветливым, сказал:

—Вот что, Ислентьев, я решил на время сенокоса

назначить тебя моим помощником.

Ваня усмехнулся:

—Это что же, вроде надзирателя?

Прокудин поморщился:

—Что уж тут вспоминать о надзирателе! Оказывается,

школа прекрасно может обходиться без

надзирателя. Ты будешь просто моим помощником.

—Почему именно я, а не кто-нибудь другой?.

—Потому что ты старший из ребят по возрасту,

пользуешься у них авторитетом.

—Что же я должен буду делать?

—Я дам тебе верховую лошадь, ты будешь

каждый день объезжать покосы, в конце дня сообщать

мне о том, как подвигается работа и не

случилось ли каких происшествий. Согласен?

—Согласен.

Какой крестьянин не любит веселую, радостную

пору сенокоса! У кого не встрепенется сердце при

виде цветущего луга, кто, взглянув на белые, синие,

желтые цветы, не почувствует, что за спиной у него

словно выросли крылья —так бы и полетел над

бескрайними зелеными лугами! В березовой рощице,

что островком стоит среди луга, поют-заливаются на

разные голоса птицы, все бы слушал и слушал!

Выйдешь на берег реки —не насмотришься, как

золотые лучи солнца играют на чистой воде. Какая

музыка сравнится с тонким свистом косы в умелых

руках косаря? Какой запах слаще того, что источает

скошенная трава? Что душистее и мягче копны

свежего сена? Как не любить сенокос!

Радуются сенокосу и ученики Нартасской школы.

Все три покоса расположены по берегу Нольи. Дни

стоят погожие, ребята знают, что в такое время

медлить —грех, поэтому их не нужно ни уговаривать,

ни подгонять, они встают в пять часов утра

и трудятся до вечерних сумерек.

Многим ребятам показалось странным, что Ваня

Ислентьев согласился стать подручным Прокудина.

—Кагой его в тюрьму засадил, а Иван теперь

к нему же и подлизывается! —осуждающе говорили

они.

—Вот уж не ждали, что Ислентьев может снюхаться

с Прокудиным,—поддакивали другие.

—Что ты об этом думаешь? —спросил Яша

Гужавин у Васли.

Васли ответил решительно:

—Глупости ребята болтают. Не подлизывается

Ваня и ни с кем он не снюхался. Видно, был

у него свой расчет, когда он соглашался на предложение

Прокудина. Чем шептаться у него за спиной,

давай прямо спросим, в чем тут дело.

Спросили. Иван ответил:

—Дело ясное: если бы я отказался, Кагой

назначил бы кого-нибудь другого. Ну как попался

бы фискал, вроде Поперечного Иывана! Со мной-

то вам нечего опасаться: кто бы что бы ни сказал,

Прокудин о том и знать не будет. Я сам ненавижу

Прокудина и уже придумал, как отомстить ему

за то, что засадил меня в тюрьму. Я ведь не такая

овечка, как‘ наш мельник. Посидел немного за решеткой

и сразу скис, теперь собственной тени боится.

—Ты, Ваня, мизантроп,—сказал Васли.

—Кто-кто?!

—Мизантроп.

—Что это такое? Говоришь какие-то мудреные

слова, как только язык не сломаешь.

—Мизантроп —это человеконенавистник. Ну

что ты взъелся на дядю Матвея?

—А чего он в кусты прячется? Встретил как-то

его, поговорить с ним хотел, да не вышло у нас

разговора. Он начал социалистов ругать, говорит:

<<Мутят народ, а сила-то у них, оказывается только

на языке, знал бы —не связывался!>> Каково?

—Да, дядя Матвей сильно после тюрьмы изменился.

Но его тоже можно понять: человек семейный,

ребенок маленький...

—При чем тут ребенок? Вон в Москве уличные

бои были, так что же, по-твоему, там у людей ни

жен, ни детей нет? Напрасно ты его защищаешь.

—Я жалею людей, если у них какое-нибудь горе.

—Жалеешь! Тебе бы сестрой милосердия быть.

Человека надо не жалеть, а уважать, понял? Матвея

я уважать не могу, потому что он мокрая курица.

Васли хотел возразить Ивану, но в это время