— Устала я нынче, зовущий себя владыкою! — сказала вдруг Федосья Прокопьевна, взяла со стола письмо, сложила, отодвинула подальше от Иллариона, словно бы всё не думавши. — Шёл бы ты к себе, помолиться хочу.

Вместе с Федосьей Прокопьевной молились и слуги её.

Долго набиралась храбрости Енафа — пойти к боярыне Морозовой в дом её. В Пыточную башню не угодить бы. Соглядатаи кругом боярского двора хороводы водят.

Пришла спозаранок, когда дворня спешит к заутрене... Юркнула в ворота, шепнула сторожам, кто ей надобен. Провели Енафу в дом управляющего Ивана. Она ему условленное: «Спаси мя, Господи, яко оскуде...»

Иван поклонился:

— Говори, что приказано госпожой рабу и слуге.

Выслушал распоряжения, призадумался. У супруги, круглозадой, востроносой бабёнки, улыбчатые глазки стали злы.

Наконец Иван тряхнул головой и сказал:

— Чует моё сердце, станет наша полная чаша пуста, всё прахом пойдёт... Дам тебе пятьдесят рублей. А другая милостыня будет — двенадцать рублей.

Открыл ларец, разложил деньги по кошелькам и опять призадумался.

— Как бы за тобой не увязались, голубушка. Прикажу санки тебе дать. Ты у дома-то своего не выходи. Соскочи в каком-либо проулочке проходном. Бережёного Бог бережёт.

...Добралась Енафа домой быстро, соглядатаи если и гнались за резвыми санками, так упустили. А уже через неделю с обозом холмогорских купцов отправилась Енафа в дальний путь. Ехала не тайно, явно, с царской грамотой к пустозерскому воеводе Григорию Михайловичу Неелову. Грамоту из рук в руки дал ей сам Артамон Сергеевич Матвеев, у себя дома принял.

— За тебя просил милосердный ангельской души человек! — Вельможа смотрел на Енафу с любопытством. — Какая вина твоего мужа перед великим государем? Отчего не боишься по своей воле в тюрьму поспешать?

Енафа опустилась на колени:

— Перед царём мой Савва виновен, перед Богом чист. Пришли в дом наш, в Мурашкине, казаки, взяли Савву, велели на наших кораблях их людей возить. Не покорись — убили бы, и самого, и меня с сынишкой... Большой-то корабль у нас всей Волге на зависть, на нём Савва вселенских патриархов из Астрахани доставлял.

— При случае скажу словечко государю, — пообещал Артамон Сергеевич. — Не боишься стужи да тьмы? В северных странах зимою тьма стоит не токмо ночью, но и днём.

— Люди-то живут. И сидельцы, и государевы сторожа.

— Велика Русская земля, — согласился Артамон Сергеевич. — Я бы и сам не прочь поглядеть на дивные сияния. Сказывают, Господь в той стране на небесах огнём пишет! — улыбнулся. — Добрых жён родит наш народ. У распопа Лазаря жена живёт в Пустозерске, у Андрюшки Самойлова, благовещенского сторожа. Ладно, с Богом! — И вручил грамоту на казённое кормление — грош на день.

Тут вышла из своих покоев Авдотья Григорьевна, поднесла храброй женщине пимы из нерпы.

Поклонилась Енафа вельможным супругу и супруге, сказала, роняя благодарные слёзы:

— Бог даст, отдарю.

Вернулась домой с крыльями за спиною. Помолиться перед дорогой пошли с Маняшей в Алексеевский монастырь, в храм Воздвижения Креста Господня. Поставили свечи перед Тихвинскою иконою Божьей Матери, перед Казанскою, Грузинскою, перед Целительницею.

Когда выходили из храма, одарила Енафа нищенку денежкой, нищенка сказала:

— Сестрицы святителя Алексия, Евпраксинья да Иулиания, помолятся о тебе. Сестрицы основали сию обитель. Держи в сердце храм Креста, и они будут с тобою рядом.

Тут появились монахини, несли на рогоже женщину. Лицо у женщины было мёртвое, но глаза жили, искали. Остановились на Енафе.

— Сестрица боярыни Морозовой! — шепнула Маняша.

Евдокия вдруг указала инокиням на Енафу:

— Поднесите меня к ней. Хочу коснуться платья её.

Енафа опомниться не успела, как белая рука дотянулась до кончиков пальцев её правой руки. Искра проскочила.

Процессия тотчас вошла в храм, а нищенка сказала:

— Вон ты чего сподобилась! Господь тебя ведёт.

А Енафа на руку смотрела: больно искра-то стрельнула.

...И вот — прощай Москва! Обоз медленно тянулся к заставе под заупокойные удары колоколов. Вратники сказали:

— Патриарх помер. Иоасаф.

Все перекрестились. Чернец, ехавший с обозом, положил три земных поклона.

— Нынче великомученик Фёдор Тирон. Семнадцатое февраля. Преставление патриарха Ермогена.