Одно лишь воспоминание об этом испортило Станиславу Владимировичу настроение.

«Пять, шесть...» — пытался успокоиться, но успокоение не приходило. Наоборот, волнение вроде бы усилилось, даже руки начали дрожать.

«Пускай только попробует переступить порог без моего разрешения! — настраивал себя на воинственный лад профессор. — Выставлю вон!» — даже рукой махнул, представляя, как он будет выпроваживать доцента из своей квартиры. Но кто будет ее избранником?

«Может, тот студент? — вспомнил Станислав Владимирович Пилипчука. — А Калинка? Не влюблена ли и она в него? Не зря, наверное, спрашивала о его отношении к тому студенту».

Как все-таки трудно быть отцом взрослой дочери! Может, в самом деле влюбилась в Пилипчука? Был Линчук, теперь Пилипчук — странное совпадение в фамилиях... А с Калинкой надо поговорить. Обязательно!

— Ой!

Больно закололо сердце, даже в глазах потемнело. Чтобы отвлечь внимание от неприятных размышлений, начал снова считать шаги. Сколько, например, будет вон до того универмага, который на этих днях открыли? Шагов сто тридцать, не больше?

И зачем, собственно, так истязать себя? Разве не все равно, за кого выйдет? Главное, чтобы она была довольна, чувствовала себя счастливой. Разве ее счастье не принесет и ему радость? Должно принести! Какой же он тогда отец, если не будет радоваться счастью своего ребенка?.. У Калинки появятся детишки, а он, Станислав Владимирович, будет водить их на прогулку. Возьмет за крошечные ручонки и поведет в дендрарий, покажет им лебедей. А розовые создания будут называть его дедушкой. Разве это не радость?

Шел и смотрел на новенькие туфли. Калинкин сюрприз. Встал однажды и не нашел своей истоптанной обуви, на ее месте в коридоре стояли вот эти, новенькие, из желтой кожи туфли. Немного поморщился: цвет не тот, но Калинка убедила, что такой цвет профессору больше к лицу, чем черный.

«Ты и так ходишь во всем темном, будто ксендз». Так и сказала — ксендз. Пришлось подчиниться. А теперь привык и даже доволен: как бы там ни было, а эти туфли куда лучше прежних, истоптанных. Даже странно, что они ему когда-то нравились!

Пришел домой немного утомленный. Но ничего — сейчас он выпьет кофе, потом час-другой поработает. Небольшая статья, которую начал готовить для сборника, уже увлекла его. В архиве отыскал необычайно интересные документы. Наверное, о них и расспрашивал Кошевский. Ну что ж, пускай побегает...

Кипенко советует расширить статью, издать ее отдельной брошюрой. Все-таки страшно за такое браться.

«Одиннадцать, двенадцать... Почему страшно? Кто мне может угрожать? Кошевский? Тридцать семь, тридцать восемь...»

Конечно, лучше было бы совсем не писать об этом, если бы не пообещал Сергею Акимовичу, — теперь отступать поздно. Собственно, статья может и не содержать тех ужасающих документов. И потом, это же для научных записок. А кто, кроме студентов и преподавателей университета, будет читать эти записки?

«А документы очень интересные, — признался самому себе Станислав Владимирович, раздеваясь в коридоре. — Очень и очень интересные: Юзеф Галлер ищет и в конце концов находит общий язык с Курмановичем и Тарнавским — создателями и заправилами так называемой Украинской галицкой армии».

Посмотрел на вешалку и замер: шуба Кошевского.

«Нахал!» — чуть не воскликнул от гнева.

Вышла Олена, предупредила, что в светлице сидит пан Кошевский, ждет уже не менее часа.

— Сейчас, сейчас, — раздраженно бормотал хозяин. — Скажи, что я сам только что...

Недоговорил, из светлицы вылетел Кошевский, чуть не бросился обниматься.

— Как хорошо, что ты пришел! А я уже собирался уходить, чтобы заглянуть к тебе в другой раз. Но разве можно откладывать самое неотложное?!

Профессор не ответил. Он все еще не мог опомниться: неожиданный визит Кошевского вывел его из равновесия. Безусловно, речь снова пойдет об архивных документах.

«И почему он так ими интересуется? Может, его кто-то подослал? Или в самом деле хочет прославиться?»

— Предпочитаю говорить с тобой, Стась, тет-а-тет. Пошли в твой кабинет. Олена туда меня даже на порог не пустила.

— Без моего разрешения в кабинет никто из посторонних не заходит! — отрезал хозяин, сурово поглядывая на прислугу. — Даже для моей дочери из этого правила нет исключения...

— Вижу, — дисциплина! Го-го! Или какие-то важные секреты?

Взялся за живот, загоготал. Хохот был просто ненавистен Станиславу Владимировичу. А Кошевский будто нарочно вел себя все более вызывающе.

— Разве я для тебя посторонний? Ведь мы вместе с тобой, Стась, ходили на свидания! Или ты уже забыл о наших приключениях в Риме?

— Если правило имеет много исключений, оно само становится исключением. И кроме того, неужели тебе в светлице менее приятно ждать, чем в кабинете?