— Сыграем, Станислав?

— При условии, что ты не будешь слишком долго думать.

Хозяин достал шахматную доску, начал расставлять фигуры. Жупанский с удовольствием рассматривал старинной резьбы шахматы, играл с улыбкой, пытаясь внушить себе, что нельзя принимать близко к сердцу ошибки на доске. Наверное, именно это спокойствие и позволило Станиславу Владимировичу еще в дебюте начать рискованное наступление на королевский фланг Тына.

— Теперь тебе следует подумать, Леопольд.

Хозяин не ответил. Он то и дело прикусывал нижнюю губу, тер подбородок и при этом похмыкивал. Наконец Тын победоносно взглянул на профессора, сделал неожиданный для него ход. Станислав Владимирович рискнул на еще более отчаянное наступление, проигнорировав тем самым выпад Тына и усилив давление на королевскую пешку, которая занимала важную позицию.

— Сегодня ты очень хорошо играешь, — заметил Леопольд Феоктистович.

— Это потому, что я наступаю, — улыбнулся Жупанский. — В жизни сколько угодно подобных парадоксов.

Тын не ответил.

Вошла сестра хозяина. Высокая, худая-прехудая женщина — полная противоположность своего коренастого брата. Лишь глазами была похожа на него.

— Тут какая-то листовка, Леопольд. Ты меня слушаешь? — промолвила не без волнения женщина, прижимая к черному платью небольшую бумагу.

— Какая еще листовка? — спросил брат, не отрывая взгляда от фигур на доске. Он был явно недоволен, что его тревожат в самый напряженный момент игры.

Иванна Феоктистовна заколебалась. Брат, не дождавшись ответа, протянул руку.

— Что-нибудь ужасное?

По мере знакомства с содержанием листовки брови Леопольда Феоктистовича поднимались все выше и выше. Он, казалось, совсем забыл о шахматах, о своем ходе.

— Ты не видела, кто принес эту пакость? — наконец спросил хозяин с нескрываемой тревогой.

Сестра покачала головой.

— Я лишь три минуты назад заметила, — объяснила она. — Вышла в коридор, смотрю, в почтовом ящике что-то белеет.

— Гм-гм! — поморщился брат. — И это уже в третий раз...

— В четвертый, — сказала Иванна Феоктистовна.

Доцент подал бумажонку гостю. Станислав Владимирович вздрогнул: листовка дышала нечеловеческой злобой.

«...Большевики вывозят в Сибирь всех, кто не хочет им прислуживать, кто не хочет быть покорным, кто верит в бога, ходит в святую церковь, читает библию...»

Профессор выпрямился.

«Как можно писать такую бессмыслицу? — подумал он, возвращая Тыну листовку. — На кого она рассчитана?»

Пристально взглянув на хозяина, будто пытаясь угадать его мысли, добавил вслух:

— Подобные выдумки рассчитаны на крайне наивных людей.

— В печь! — коротко велел Леопольд Феоктистович, возвращая сестре листовку. — Сожги и никому ни звука об этом. Прошу тебя, дорогая.

Иванна Феоктистовна взяла листовку и, часто покачивая головой, вышла из комнаты. Брат проводил ее долгим взглядом, вздохнул.

— Чей же ход? Мой? — спросил он Станислава Владимировича, опять склонясь над шахматами.

— Твой.

Жупанский видел: листовка вывела Леопольда Феоктистовича из равновесия. Может, боится неприятностей? Почему это листовку подбросили Тыну, а не кому-нибудь другому? Неужели на что-то рассчитывают?

«А может, и мне подбросили листовку, а я не заметил?» Профессор невольно вспомнил Кошевского, его неприятные намеки. Ведь Кошевский — это такой тип, от которого можно ждать всего.

— Ты тоже получаешь подобную писанину? — поинтересовался Тын, подняв на гостя внимательные глаза.

— Бывало, — признался Станислав Владимирович.

— И как ты реагировал?

— Так же, как и ты, — жег!

— А по закону мы обязаны об этом сообщить. Листовки сами по себе в дом не приходят, их кто-то приносит.

Жупанский никак не ожидал услышать от Тына подобных речей и в ответ только крякнул.

Некоторое время они сидели молча.

— Откуда тебе известен этот закон? Тебя что, уже вызывали? — наконец спросил Станислав Владимирович.

Тын пожал плечами.

— Раз ты знаешь закон, то должен пойти заявить, — посоветовал с напускным равнодушием Жупанский.

— Не пойду! — буркнул хозяин. — Ты ведь тоже не заявлял? — с этим вопросом Леопольд Феоктистович снял у профессора коня, объявил шах.