Шрифт:
Станислав Владимирович поднял голову — ему хотелось еще раз услышать из уст дочери эти два слова.
В комнату вошла Олена, напомнила о завтраке. Отец и дочь облегченно вздохнули.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
...Из конспиративных соображений Злогий и отец Роман Базилевич встречались редко — только в исключительных случаях, точнее — всего четыре раза с тех пор, как Злогий превратился в Роздума. Сегодня должна состояться их пятая беседа. С глазу на глаз. Для этой цели они избрали квартиру мастера машиностроительного завода Голода, очень набожного и покорного прихожанина, беспрекословно выполнявшего все поручения отца Романа. Как никто другой умел Голод распространять на заводе слухи о близком походе на Москву, об «освобождении Украины от большевиков».
Сегодня по окончании «службы божьей» мастер не торопился уходить из церкви. Опустив глаза, он грустно рассказывал знакомым прихожанам о том, что жене его, которая была прикована к постели, стало еще хуже. Знакомые крестились, желали женщине скорейшего выздоровления.
—На все воля божья, — повторял Голод. — Хочу попросить отца Романа исповедовать жену — бог карает, бог и милует.
Вошел на церковный двор и через некоторое время был уже возле захристии. Оглянулся, постоял немножко, затем вошел в небольшую дверь.
— Позвольте, святой отец?
Отец Базилевич снимал епитрахиль. Это был худощавый высокий мужчина аскетического вида, с тонкими, едва очерченными губами, длинным горбатым носом и выразительными серыми глазами, над которыми возвышался высокий белый лоб. Реденькие поседевшие волосы спускались на шею. Увидев Голода, священник уставился на него холодными пронзительными глазами.
— Мое почтение, святой отец, — склонился Голод к руке Базилевича. — С женой очень плохо... Просит исповеди.
Отец Роман слегка прищурился; узенькие, как две раздавленные соломинки, губы сжались. Теперь рот духовника обрисовывался лишь дугоподобной линией, что выделялась на бледном лице.
— Врач был? — Губы-соломинки раскрылись и снова сжались.
— Сегодня должен прийти. Обещал быть в одиннадцать.
— Хорошо, я сейчас...
Отец Роман шагал широко, слегка опираясь на гладенькую буковую палку с медным набалдашником. В полушаге от него семенил опечаленный мастер Голод. Он то и дело тяжело вздыхал, шептал слова молитвы.
Знакомые останавливались, кто вопросительно, кто сочувственно провожали глазами Голода и отца Базилевича. Верующие почтительно снимали перед отцом Романом шляпы, фуражки. Но были и такие, кто глядел насмешливо, а кое-кто даже дерзко отворачивался. Таких становилось все больше и больше. Брови Базилевича сомкнулись, в глазах сверкнули недобрые огоньки. Непочтительное отношение людей не давало покоя старческому сердцу. Да, очень много расплодилось непокорных, особенно среди молодежи. Страшно даже подумать, к чему это приведет. Святая церковь переставала быть для них местом единения с богом.
Наконец свернули они на узенькую тихую улицу. Она так и называлась — Узкая. Голод забежал наперед, предупредительно открыл перед священником калитку.
— Прошу, святой отец!
Под высокими окнами на широкой деревянной кровати тихо охала больная. Отец Роман подошел к ней неслышно, взял за руку. Женщина подняла распухшее лицо.
— Батюшка! — приникла больная бескровными устами к сухой руке Базилевича. — Богу душу отдаю, батюшка.
Из глаз больной медленно скатились слезы, упали на руки духовника.
— На то воля божья, Мария. Все мы зависим от милости господней — все до единого!
— Жить хочу, батюшка, — простонала больная и подняла на священника умоляющий померкший взгляд.
Базилевич поднес к губам женщины серебряный крест, положил три пальца на голову.
— Грешна ли перед господом?
Ответа больной отец Роман не слышал. Его уши настороженно прислушивались к тихой беседе в соседней комнате. «Кажется, пришел Злогий. А тот, другой, наверное, доктор Пильник. А больная? Разве богу не все равно, какой грех совершила умирающая женщина?»
Отец Роман еще раз поднес крест к губам больной, произнес над ней слова молитвы и неторопливо вышел в соседнюю комнату. Навстречу ему поднялся широкоплечий круглолицый мужчина лет пятидесяти. За его коренастой фигурой Злогий был почти не виден.
— Познакомьтесь, пожалуйста, — слегка склонив голову, промолвил Злогий. — Доктор Пильник.
— Мы уже знакомы, — разомкнул уста-соломинки Базилевич. — Поторопитесь, доктор, больной в самом деле плохо.
— Она будет жить, святой отец? — стараясь подавить рыдания, спросил хозяин.