Да что же это такое? Неужели он не может думать о чем-нибудь более важном, чем это бездарное стихотворение? Почему оно звенит в ушах, будто сатанинское наваждение?

Остановился, вздохнул.

На одной из боковых аллей парка на белой скамейке сидели юноша и девушка, веселясь, ударяли ладонями о ладони. Лицо парня показалось знакомым. Кажется, это студент факультета славянской филологии. Нужно сделать вид, что он их не замечает. Пускай себе резвятся, возможно, для них это похлопывание в ладоши сейчас важнее любых проблем.

Готов был молча пройти мимо скамьи, как вдруг юноша встал, вежливо поклонился.

— Добрый день! — ответил профессор на приветствие молодого человека, пытаясь вспомнить его фамилию.

«Кажется, Голод... Да, да, это его стихи были напечатаны в университетской многотиражке... Только почему он не на лекциях?»

Витась Голод сидел с Феклой. Он уже несколько дней пребывал в безумном чаду нежданно нагрянувшей любви.

— Кто этот старик? — приглушенно спросила Фекла, когда Станислав Владимирович немного отдалился.

— Профессор Жупанский. Галинки Жупанской отец. Помнишь, она выступала в вашем клубе на концерте?

— Такая развалина? — громко удивилась Фекла.

— Тсс!

Станислав Владимирович вздрогнул от оскорбительного слова. «Развалина!..» Неужели он выглядит так уж безнадежно?

Напротив университета — большой цветник. Станислав Владимирович никогда не был равнодушен к цветам. Не мог пройти мимо цветника и теперь. Может, хоть цветы успокоят, и он забудет обиду, нанесенную грубой деревенской девкой.

Осень еще не наложила своего отпечатка на красоту клумб. Постоял возле астр, подошел к портрету Ивана Франко из живых цветов и трав. Несколько минут восторженно смотрел на произведение садовника. Сколько ни смотришь на портрет, а насмотреться не можешь. Поразительное сходство. Прекрасно передана гордая осанка, задумчивые глаза.

Жупанский вздохнул, вспомнив свою встречу с великим писателем-просветителем. Он попросил Франко высказать мнение о своей первой статье, помещенной в научном вестнике общества имени Шевченко. Иван Яковлевич прочел и молча возвратил статью.

— Как вы ее оцениваете? — Ему очень хотелось услышать слово похвалы.

Франко окинул его усталым взглядом поблекших голубых глаз, снова промолчал.

— Вам не нравится? — настойчиво допытывался он.

— Статья написана осведомленным человеком, — последовал сдержанный ответ. — В ней есть все необходимое для научной работы. Нет только глубокого чувства к мужику. — Подумал немного и добавил: — Чтобы писать о народе, его чаяниях, необходимо прежде всего любить народ, любить всеми силами души...

Это была первая и последняя беседа с Каменяром [8] . Не очень приятная беседа.

Жупанский почувствовал недовольство собой. Стало стыдно, что не смог тогда оценить совет великого просветителя. Отошел от портрета Ивана Франко, поник головой, шел не торопясь и думал: «Чтобы писать об истории народа, надо любить народ...» А разве я не люблю? Разве я не живу для народа, для его прогресса? А мой труд?»

Стало больно, тягостно. Упасть бы вот здесь на траву, заплакать навзрыд. Или, может, лучше пойти на кладбище, посидеть возле фамильного склепа? Но сначала он должен поговорить с проректором...

В таком подавленном состоянии вошел в приемную. Молоденькая девушка, которую в университете все звали просто Марисей, сказала, что проректор уже спрашивал о нем.

— Да, да, я малость опоздал, — засуетился Станислав Владимирович. — Не думал, право, опоздать и опоздал.

Марися взяла из его рук шляпу, помогла повесить новенький макинтош, который ему купила дочь.

— Премного вам благодарен! — почтительно поклонился профессор. — Вы так внимательны, что хочется поцеловать вам руку, хотя для такого старика, как я, это верх неприличия.

Марися засмеялась, побежала сказать о его приходе проректору. Через минуту возвратилась, пригласила профессора в кабинет. Станислав Владимирович уверенно взялся за ручку двери. Но стоило ему переступить порог, как нерешительность снова охватила его.

Проректор разговаривал с кем-то по телефону. Он не вышел из-за стола, не подал руки, не усадил Станислава Владимировича в кресло напротив себя, как это делал всегда, а лишь жестом указал, где сесть.

Жупанский ждал, пока проректор закончит беседу, заговорит с ним. Ждал и подыскивал доводы для оправдания своей медлительности в научных делах.