— Пойдем в обход,— говорит Петренко.— Спешить нам некуда.

Он подает команду строиться и поднимает воротник пиджака. Многие следуют его примеру. Трогаемся по привычке в ногу — раздается гулкий стук деревяшек по замерзшей земле.

Когда приближаемся к огромной овальной яме, где работают штрафники, Петро дергает меня за рукав.

— Глянь наверх, на выступ, туда, выше!

Я поднимаю голову — над самой ямой, наверху, где протянулся ряд заиндевелых кустов, шарахаются от обрыва трое: эсэсовец, Лизнер и еще один с ломом в руке. В ту же секунду от вершины скалы медленно отделяется выпиравшая вперед острая массивная глыба; у меня от волнения спирает дыхание — глыба отваливается и летит, таща за собой серебристый хвост пыли. Внизу, на покатой площадке, где копошатся люди, раздается крик. Глыба грохается, заглушая голоса, медленно, со скрежетом поворачивается па ребро и потом сразу, быстро, со все возрастающей скоростью катится вниз…

Мы торопливо сворачиваем влево. Петренко бледен и смотрит себе под ноги. Теперь я дергаю его за руку — от каменного холма прямо на нас катит на велосипеде главный охранник Фогель. Оп, очевидно, наблюдал за расправой над штрафниками.

256

Петро, опустив воротник, выходит из строя и начинает подсчитывать ногу, а когда эсэсовец равняется с головой колонны, выкрикивает:

— Шапки долой!

Фогель, тормозя, косится на Петренко. Тот старательно печатает шаг. Хауптшарфюрер круто разворачивается и нагоняет его.

— Что за команда? — спрашивает он. На нем тупые, с толстой подошвой альпийские башмаки и меховые перчатки.

— Команда «Рюстунг», сто двадцать хефтлингов! — рапортует Петренко, продолжая шагать.

— Стойте!

Мы останавливаемся.

— Что вы тут делаете? Прогуливаетесь?

— Мы разгружали столы и машины,— с трудом подбирая немецкие слова, отвечает Петро.

— Поляк?

Петренко молчит, потом негромко произносит:

— Украинец.

— Бери камень! Живо! — взвизгивает Фогель и, вихляя передним колесом, выводит велосипед на дорогу.

В каменоломне нет недостатка в камнях. Они всюду. Петренко, наклонившись, отдирает от земли увесистую, пуда на два, плиту. Наши взгляды встречаются. Мы оба знаем, что будет дальше… Прощай, Петро, хороший скромный товарищ, прощай и прости: я ничем не могу тебе помочь, ты это понимаешь. Опускаю глаза и слышу срывающийся, снова переходящий на визг возглас:

— Живее!

Петро выходит с камнем на дорогу. Фогель, кружась в стороне, достает маленький браунинг… Сколько людей было уже тут убито на моих глазах, но на этот раз я не могу смотреть. Я поворачиваюсь лицом к строю — люди стоят с обнаженными головами. Выстрел заглушает мою команду: «Марш!» Эхо воспроизводит выстрел.

Входим в ворота мастерских. Флинк встречает нас у двери, поглядывая на часы. Я прошу товарищей остановиться и докладываю:

— Помощник капо убит.

Обер-мастер личего не понимает.

— Как это убит? — Он дважды дергает плечом.

— Его убил главный охранник каменоломни выстрелом из револьвера.

Флинк, покраснев, отступает к двери. Мы входим в цех.

17 Ю. Пиляр

257

В центре помещения и вдоль стен люди расставляют столы, гражданские мастера возятся со станками. Я иду вслед за Флинком к Зумпфу, который стоит на пустом ящике и наблюдает за работой. Обер-мастер подходит к капо и говорит, вынимая из кармана кронциркуль:

— Господин Зумпф, мне сказали, что ваш помощник, который водил рабочих на разгрузку состава, убит.

Капо соскакивает с ящика — ящик опрокидывается.

— Его застрелил хауптшарфюрер, когда мы приближались к холму,— добавляю я.

Зумпф смотрит на меня пустыми глазами. Его толстая нижняя губа вдруг отваливается и начинает дрожать. Он переводит взгляд на дверь, на окна, отворачивается и молча уходит в соседний цех, длинный, сутулый, с втянутой в плечи головой.

— Господин обер-мастер,— обращаюсь я к Флинку,— сегодня у нас это не единственное убийство. Полчаса назад умышленно раздавлены каменной глыбой многие люди. Вы еще не знаете об этом?

— Молчать! — выкрикивает вдруг, весь побагровев, Флинк.

Я гляжу на него не мигая.

— Передайте Зумпфу, чтобы он нашел себе другого помощника и продолжал наблюдение за работой.

Все так же дергая плечом, Флинк направляется к выходу. Я вижу, что он сует кронциркуль в карман, но никак не может попасть в него.

Через некоторое время я говорю Зумпфу:

— Ты обещал Петру взять себе в помощники итальянца и француза.

Зумпф бормочет:

— Обещал, да, обещал, итальянца возьму, а против француза обер-мастер возражает: плохо владеет немецким; но это ничего, я найду ему хорошую работу… Они были товарищами Петера?

— Да.

— А ты был его друг. Я тебя еще лучше устрою. Пока я капо, тебе будет у меня хорошо.

3

В обеденный перерыв я, Джованни и Анри уединяемся в дальнем углу. Усевшись на стол, медленно едим шпинатовый суп и поглядываем по сторонам. На нас никто не обращает внимания.

— Мы должны немедленно побеседовать с людьми,— гово-

258

рит Джованни.— Убийство Петера произвело на всех гнетущее впечатление. Надо объяснить товарищам, что борьбу мы все равно не прекратим, но нам надо действовать крайне осторожно. Пусть люди пока в точности исполняют распоряжения цивильных мастеров. Нужно добиться их расположения, а может быть, и сочувствия: это облегчит нам работу в будущем… А пока надо осмотреться. Согласны?