— Получает… Ей помогают и сестры. У меня старшая сестра педагог, я, между прочим, жил у нее до войны. А вторая сестра была ответственным секретарем в районной газете, она старше меня всего на четыре года…

Меня вдруг охватывает сильнейшее желание все вспомнить — вспомнить, чтобы хоть мысленно побыть в том далеком, прекрасном и таком невозможном теперь для меня мире. Я знаю, что потом мне будет очень больно. Я всегда боялся здесь вспоминать прошлую жизнь: боялся возвращения к действительности. Но сейчас мне почему-то не страшно, и я благодарен Ивану Михайловичу за то, что он заставил меня вернуться в светлый мир моего прошлого. Я подробно рассказываю о своем детстве и школьных годах.

— Понятно,— произносит Иван Михайлович, когда я умол-

251

каю. Глаза его сухо блестят.— Ну, что ж… Костя. Остальное нам известно. И последний вопрос: хотел бы ты быть сейчас там… на передовой?

Вздыхаю.

— А тебе не приходило в голову, что у пас здесь тоже передовая?

— Приходило.

Иван Михайлович, не мигая, округлившимися глазами смотрит перед собой:

— Я могу одно обещать тебе… вам, товарищ Покатилов. Мы • не будем безвестными солдатами — это время минуло… Действуйте. Товарищи в вас верят.

Мы идем некоторое время молча. Возле шестого барака Иван Михайлович отделяется от нас. Я только сейчас замечаю, что у пего очень прямая фигура,— по-видимому, он военный. Сахнов, проводив его глазами, говорит:

— Завтра ты пойдешь в каменоломню, в команду Зумпфа. Там помощник капо твой товарищ по лазаретному карантину — Петренко. Он даст тебе подходящую работу, вероятно по уборке, используй ее так, чтобы завоевать уважение иностранцев. Скоро знание немецкого и польского языков тебе пригодится.

— Вопрос можно?.. У меня друзья. Нельзя ли их в одну команду со мной?

— У них будет другая работа. Мы их устроим в лагере, может быть, одного даже на кухню… Нам пора расходиться. Да, связь будешь поддерживать пока только со мной, и, конечно, никому ни о чем ни слова.

Оставшись один, я возвращаюсь к рингу. Лизнер прижимает Гардебуа к канату. Когда француз отскакивает, капо наносит ему сильный удар ниже пояса. Гардебуа, скорчившись, валится на бок. Рефери, косоротый толстый человек, ведет счет. Потом вздергивает руку Лизнера кверху и торжественно произносит:

— Победитель—Германия!

Со стороны ворот — там Майер и штатские в плетеных креслах — аплодируют. Оркестр исполняет туш.

Разыскиваю в толпе Виктора и Олега и предлагаю пойти в баню. Надо встретиться с товарищем Шлегеля — баденмейсте-ром Эмилем; Шлегель говорил, что этот баденмейстер будет нам помогать. Проходя мимо первого блока, вижу в зарешеченном окне лицо моей утренней знакомой — глядя на ринг, она весело улыбается.

252

2

Все лето, осень и начало зимы я работаю в команде Зумпфа уборщиком. Каждое утро, спустившись в каменоломню, я раздаю людям лопаты и кирки, вооружаюсь железными граблями и занимаю свой пост возле больших каменных глыб, отгораживающих нашу площадку от остального карьера. Здесь наш наблюдательный пункт. Если поблизости появляются командофюрер, оберкано Фаремба или главный охранник каменоломни Фогель, я подаю сигнал «агуа». Товарищи, занятые переноской и сортировкой камней, резко ускоряют свои движения.

Наш капо, долговязый, немолодой уже немец-уголовник, не мешает нам. Ои проводит большую часть дня в своей будке и выглядывает по сигналу «агуа» наружу только для того, чтобы доложить начальству, что в его команде сто пятьдесят хефтлингов и все они налицо. Так как оберкапо и эсэсовцы застают нас всегда напряженно работающими, Зумпф у начальства на хорошем счету. Он понимает, что существующий в команде порядок— дело рук Петренко, и никогда не вмешивается в его распоряжения. Я сразу заметил, что он даже как-то особенно расположен к своему помощнику. Потом Зумпф сам сказал мне, что Петер (так называет он Петренко) два года тому назад спас ему в лазарете жизнь.

За полгода работы в каменоломне у меня появляется много новых друзей. Ближе всего я схожусь с итальянцем Джованни Готта, бывшим пилотом, миланцем, и с Анри Гардебуа. Одна из моих обязанностей как члена подпольной организации (теперь это для меня не секрет!) состоит в том, что я рассказываю им о положении на фронтах, а они проводят беседы со своими соотечественниками. Сам я узнаю о продвижении наших войск от Сахнова, связанного через писаря-чеха с лагерной канцелярией, куда поступают два экземпляра газеты «Фелькишер бсобахтер».

Время идет, и иногда уже кажется, что есть надежда продержаться до конца войны, несмотря на массовые истязания в штрафной у Лизнера и каждодневные расправы с провинившимися оберкапо Фарембы.

К середине декабря, однако, положение меняется. В лагере объявляют о формировании новой команды «Рюступг». В псе рекрутируют всех бывших рабочих-металлистов: слесарей, токарей, фрезеровщиков. Они должны будут работать в мастерских, построенных в северо-западном углу каменоломни и предназначенных для сборки частей самолетов. По решению интернационального комитета нашей организации в команду направляется большая группа подпольщиков. Среди них оказываюсь и я, за-