– Чё надо, фраер.

– Вопрос один прояснить.

– И чё?

– Ты не чёкай, а то сейчас выдерну с насиженного

гнезда и в бубен дам.

– Так его, воровское семя, - улыбнулся избитым

лицом Тимофей Ильич.

– Как чё, так сразу драцца, - пробурчал Сенька.

– Последний раз спрашиваю...

– Да видел их, энтих твоих подельников. Такое

несли...я так брехать не умею.

– Куда делись?

– Чё дашь за наводочку?

– Ну ты и сволочь Сенька, везде выгоду ищешь.

– Папаша, человек только с воли — каку никаку

мелочишку да заныкал.

– Что хочешь за информацию?

– Э...хочу...хочу...папирос. Ухи аж пухнуть без

курева.

– Да, табачок бы сейчас не помешал...-

прошелестело горестно по толпе.

– Как скажешь, - я сунул руку за пазуху и

вытащил пачку «Беломора».

В камере наступила тишина и глаза курильщиков

жадно впились в вожделенный предмет.

– Кидай, - грязные руки выпростались из рванья

и нетерпеливо вытянулись вперёд.

– Сначала ответ.

– За ними приехал грузовичок, на таких возят

психов. Сам, было дело катался, самогону перебрал...кидай.

– Откуда машина?

– Из Кащенка...не томи, фраерок, кидай.

– Лови, - пачка пролетела над головами угодив

точно в цепкие пальцы.

– Семён Игнатич, угости, ради бога, - попросил

самый нетерпеливый.

– Чё?
– Возмутился Сенька.
– Отвали, босота.

Сам заработай.

Он аккуратно надорвал пачку, медленно вытащил

одну папиросу и с явным наслаждением принюхался к табаку:

– Буржуйские...огонька бы.

– Ну ты, Сенька, и привереда, - я бросил ему

коробок спичек, - А это вам, мужики.

Вторую пачку принял Тимофей Ильич и роздал

всем желающим. Отвыкшие от курева организмы кашляли, но

благодарственно хвалили «охвицерский» табачок.

Ещё четыре дня меня вызывали на допросы,

длившиеся не более минуты. Следователь равнодушно предлагал

расписаться в протоколе, получал отказ и уходил, давая

возможность конвоирам учить контру уму разуму. Арестанты

жалели упрямца, предлагали не мучиться и поставить хотя бы

крестик, коли грамотой не владею. Грустно было смотреть на этих

людей, по сути дела, покойников. При желании можно перебить

весь райотдел за чинимые пытки и зверства — лучше не станет.

Пришлют войска, нахватают ещё кучу безвинных и устроят

«народный суд над крупной бандой котрреволюционеров».

На шестой день появилось ощущение родной

души. Всё таки не удержалась, паршивка, полезла выручать своего

арахейо. Вот встречу, прочитаю нотацию...хотя о чём я —

прапорщик против майора рангом не вышел, даже если он и

старший.

Охранники отвели Нарейсу к камере, один отомкнул

запор, а второй, тощий и длинный как жердина, дурашливо

кланяясь прогундосил:

– Просю в апатраменты, боярыня. Кофа и какава

будя попожже.

Первый толкнул женщину в спину и словно упёрся

в стену. Хотел двинуть прикладом меж лопаток, но натолкнувшись

на предостерегающий взгляд, лишь злобно ощерился:

– Двигай, курва дворянская, ужо ночью с тобой

побеседуют. Будешь знать...

Она шагнула вперёд, не слушая грязные

ругательства, перемешанные с матом. Серые лица, потухшие глаза

безразлично встретили новую сиделицу.

– Ну и запашок тут у вас, бабоньки.

– Ничего, привыкнешь красавица, - монотонно

произнёс голос, лишённый всяких эмоций.
– Не повезло тебе,

снасильничают ночкой тёмною, слуги адовы. Ничего, боженька всё

видит и гореть им в очистительном огне, и проткнут их архангелы

копиями своими да зачнут над углями жаркими вертеть...

– Баба Глаша, прекрати, совсем тошно от твоих

причитаний. Иди, девонька сюда, у меня местечко есть свободное, -

вяло махнула рукой тётка с костистым лицом.
– Соломки-то под

себя подгреби, всё не на голом камне сидеть, женское место

застуживать.

– Грей-грей, оно тебе сегодня обязательно

пригодится, - ядовито прошипело неподалёку.