Как только она уходит, Гретхен оказывается рядом со мной.

— Как много ты хочешь, чтобы она узнала?

— Сейчас это не важно. — Я тянусь к воде, но останавливаюсь на полпути, замечая, что

моя рука трясется так сильно, что я просто не смогу удержать стакан. — Я слишком сильно устала.

— Позволь мне помочь, — говорит Гретхен, поднося стакан к моим губам. В любой другой

раз я бы смутилась, прося кого-нибудь о помощи, но прямо сейчас у меня совершенно нет сил и

желания делать хоть что-нибудь. Ненавижу это состояние. Ненавижу то, как слабо себя чувствую,

как слабо выгляжу. Больше всего ненавижу то, что согласилась бы провести в таком состоянии всю

оставшуюся жизнь, если бы только могла снова увидеть Джексона и спросить его, было ли все

действительно ложью.

Я тяжело опускаюсь на подушку, позволяя глазам закрыться. Такое ощущение, что думать о

нем легче, когда другие не видят моих глаз и поселившееся в них страдание. Мне интересно, во

всем ли был прав отец. Может, Джексон и использовал меня для получения информации. Если так,

то, полагаю, это сработало. Но все же… один за другим обрывки воспоминаний пролетают перед

глазами, каждое болезненнее предыдущего.

Все казалось таким настоящим.

Мама возвращается ко мне в комнату, держа в руках металлический чемоданчик, размером

с планшет для записей. Она начинает вести себя, как настоящий химик. Она открывает

чемоданчик, выпуская холодный воздух. Внутри лежит двадцать маленьких пузырьков с

жидкостью. Она запускает руку в чемоданчик, достает пузырек с голубой жидкостью и

распаковывает новую иглу и шприц.

— Для начала я постараюсь остановить рвоту, а потом мы разберемся, как устранить

заражение.

Она находит изгиб моей руки и вводит в вену иглу. Сначала я чувствую, как руку щипает, и

она горит, а затем тошнота утихает. Меня накрывает облегчение.

— Как долго продлится действие? — спрашиваю я ее.

— Может, примерно час, зависит от силы яда. — Она трет глаза. — Расскажи мне, как это

произошло.

— Мм, нам надо идти, — говорит Ло, дергая Гретхен за руку.

— Да, мы вернемся примерно через час. Поправляйся, Ари.

Они уходят, оставляя нас наедине в мрачной тишине моей комнаты, пока мама ожидает

услышать о том, как я заразилась. Я даже не знаю, откуда начать, поэтому начинаю с правды.

— Я влюбилась не в того парня, — говорю я и обо всем ей рассказываю: о Джексоне,

взрыве в школе, как он меня вылечил, о стратегии, как я ему помогала, что я видела. Я говорю,

пока не устаю так сильно, что больше не могу продолжать. Мои глаза закрываются, мама берет

меня за руку, нежно сжимая ее, и я засыпаю.

Я открываю все еще затуманенные глаза и вижу прекрасный мир, полный ярких красок.

Небо необычного багряно-синего цвета с огромными облаками и золотистым солнцем. Я иду

дальше и вновь вижу озеро из моего предыдущего сна. Я ожидаю увидеть людей в бамбуковых

лодках, но вместо этого слышу свое имя, раздающееся откуда-то снизу.

— Ты идешь? — говорит Джексон с широкой улыбкой на лице. Он плавает и резвится в

воде, наслаждаясь теплым днем.

Я колеблюсь и ныряю за ним, но стоит подняться на поверхность, как его больше нигде нет.

Я зову и плаваю вокруг, пытаясь его найти. Я ныряю, разыскивая его под водой. Куда он исчез? В

итоге я замечаю его на берегу. Он машет мне рукой и уходит. Я кричу, умоляя вернуться.

И вдруг какая-то сила тянет меня вниз. В рот и нос заливается вода. Я борюсь за то, чтобы

выбраться на поверхность, но у меня ничего не получается. Я тону… а Джексон меня бросил.

Глава 26

— Мам? — кричу я из ванной первого этажа, и меня снова тошнит. Уже и не сосчитать в

который раз. Инъекции, которые помогали мне вчера, сейчас действуют лишь несколько минут, а

иногда и секунд. Мама испробовала несколько разных смесей, но ни одна не помогла. Мы до сих

пор не нашли хоть что-то способное помешать яду нейротоксина выворачивать мое тело

наизнанку.

— Еще воды? — спрашивает мама, стоя в дверном проеме.

— Нет, можешь помочь мне перебраться в гостиную?