Собрание Стихотворений
вернуться

Соловьев Сергей Михайлович
Шрифт:

II. ПОЕДИНОК [96]

Куда, куда? Восстала метель, И небо шумит без луны и без звезд. Безумный! безумный! о, неужель Не знаешь ты, кто жилец этих мест? Душа пуста. Ветер дует в уста, Из-под ног взметнулся звенящий смех. В металлическом шорохе злого куста Я слышу шепот про древний грех. — О, кто ты, безумный? в полночный час Никто не ходит этой тропой. Не видишь, как блеском незрячих глаз Тебе грозится старик слепой? Старик, отдай мне румяную дочь! По невесте-душе я взалкал, взалкал. За ней я вышел в проклятую ночь, И в вихрь упал, в пустоту зеркал. — Назад! назад! Навеки заклят На распутье стоящий, звенящий куст, Слепой старик, стерегущий клад, Ничего не щадит, и взор его пуст. — Я иду с тобой на последний бой. Ты узнал звон меча и сверканье лат? В кровавый бой с моей судьбой Я вышел, и нет мне пути назад. Тебе не свергнуть старинный трон, Невесте нежной с тобой не цвесть. Ты слышишь, как встала со всех сторон Визгом и воем древняя месть? Окончен путь, разбита грудь, И кровь сочится на снежный прах. Ты меня доконал! О, проклят будь, Враг мой с рожденья, черный монах!

96

Поединок (с. 219). Черный монах — неоднократно встречается в, творчестве Соловьева, например в «Повести о нещастном графе Ригеле», там же есть указание на один из источников легенды — ст-ние М. Ю. Лермонтова «Баллада» (Из Байрона; 1830).

III. ПРИЗНАНИЕ [97]

Ты поняла, что я в твоих руках, Что весь я — твой, что надо мной всевластен Твой взор магический, и я в плену. О злые сны колдующих ночей, …………………………………………… Когда больная красная луна Встает над далью нив, лиловый дым Клубится в небе, душный черный сад Исполнен шелестов и голосов, И властно манит голубой туман, Ползущий над болотом проклятым… О, голос твой, звенящий, как свирель, Свирель весенняя, и, как кинжал, Язвящий сердце… Старая колдунья Тебя в свое искусство посвятила, Раскрывши тайны трав, волшебных зелий, Сбираемых в Ивановскую ночь. Меня ты отравила. Потому В прозрачный день, когда синеет даль, Терзает душу странная тоска, Как будто чей-то нежный, нежный зов Знакомым ужасом сжимает сердце. И весело сознать, что я погиб, Что я — игра проклятых Богом сил, Захвачен вихрем их, и снится мне Твой домик на горе, с вишневым садом, Над синею студеною рекой, И комнаты мещанское убранство: На низеньком окне горшки герани, Под стеклами потусклыми портреты, Осколок зеркала, в который ты Гляделась, косу заплетая, стол С шипящим самоваром, на тарелке — Разрезанные яблоки… и день, Когда мой конь, недоброе почуя, Испуганно вздыбился у ворот. …………………………………….. Веселая, румяная колдунья! Глухие ревы мартовских метелей Венчали нас магическим венцом, И тот венец нерасторжим, и сердце Мое томит жестоким сладострастьем. ……………………………………………. Меня отвергло общество людей, И месть во мне заискрилась, и злоба, Как золотой, сверкающий кинжал, Меня хлестнула по сердцу, и вдаль Понес меня звенящий ураган, Чтобы разбить о камни… Целый мир Открылся предо мной; как хищный зверь, Он лег у ног моих, лизал мне руки, Глядел в глаза с покорностью раба. И этот миг божествен был: как бог, Испил я нектар неба… только миг… Тот миг сверкнул как Вечность, опьянил Безумным, диким хмелем дерзновенья… Но небо мстит разоблаченье тайн. …………………………………………….. Я отдохну, где белые березы Склоняются к разрушенным крестам И небо сладостно синеет, там, На кладбище родном, вблизи от всех, Кого любил…

97

Признание (с. 221). Иванова ночь — ночь с 23 на 24 июня (7 июля), праздник, связанный с летним солнцестоянием. Иван Купала — народное прозвище Иоанна Крестителя. Имеет языческие корни. Во время Иванова дня Купалу (куклу) топят в воде, разжигают священные костры, через которые прыгают участники обряда, и т. д. Широко распространено у славянских народов предание об алом цветке папоротника, который расцветает в эту ночь и способен указать клад. Испил я нектар неба… — т. е. уподобился олимпийским богам, питье и пища которых — нектар и амброзия.

IV. ЗАМОК ДВУХ ПРИНЦЕСС [98]

Уж поздно, всадник молодой! Свежеет. Красно-золотой Померк над елями закат. Лишь нежным пурпуром горят Края вечерних облаков, И глух размерный шум подков По вешней зелени лугов. Густой туман в долинах лег, Приют желанный недалек. Когда проедешь темный лес, Увидишь замок двух принцесс. В нем кто-то гостя тайно ждет. Туман синеет из болот, Стоит колдунья у ворот. Пройдешь ряды померкших зал, Где из тускнеющих зеркал Печальный и туманный лик Тебе покажет твой двойник, Тебе кивнет, как старый враг, И упадет в бездонный мрак В окне печален лик луны; Среди могильной тишины Летают призраки и сны, Воспоминания о том, Чем прежде жил умерший дом; О страшных тайнах говорят И этих зал пустынных ряд, И своды, где прозрачный круг Прядет без устали паук. О рыцарь! ты навек исчез В волшебном замке двух принцесс. Одна в молитвах и постах, Тиха, бледна, и на устах — Лобзанья ангельского след. На ней одежд роскошных нет, Простою черной сеткой сжат Поток волос, а темный взгляд, В ресниц задумчивой тени, Таит зеленые огни. Другая — розовый апрель, Уста — звенящая свирель, И вся — воздушна и гибка, Как стебель легкого цветка. Одна в молитвенной тиши Внимает девственной души Благоухающий расцвет. Ее ночей бессонный бред — Цветов надгробных аромат И страстью выжженный стигмат. Ей страшны дневные лучи; Всё ждет, когда ее в ночи, В венце из терниев и роз Сожжет сиянием Христос. Другая любит легкий снег, Лихих коней веселый бег, В сиянье ласковой луны, Среди морозной тишины, Средь синевы и серебра, Она дерзка, она добра, То вся — печаль, то — блеск и смех. Одна, познав, что значит грех, Забыла радости и мир. Напев молитв и райских лир Заворожил раскрытый слух. Но уголь страсти не потух: Он тлеет там, на дне души, И разгорается в тиши, И злобой помыслы томит. Так жало острое таит Цветами сытая пчела. Какими молниями зла, Когда в душе вскипит гроза, Пылают тихие глаза. Но эти молнии умрут, Лучится звездный изумруд Ее очей, бездонно пуст; И только едок пурпур уст. Другая зла не затаит, Сейчас вспылит, сейчас простит, Зарозовеет светлый смех. Надет на плечи мягкий мех, Оленья шапка на ушах, И еле слышен легкий шаг Принцессы звезд и снежных игр, Скользящей вкрадчиво, как тигр. О рыцарь! прошлое забудь! Навеки твой окончен путь: Ты вечно волею небес Прикован к взорам двух принцесс.

98

Замок двух принцесс (с. 223). Стигмат (от греч. stigma — укол, пятно) — стигматы символизировали пять ран Распятого Спасителя и появлялись чудесным образом на теле некоторых исключительных личностей (напр., Франциска Ассизского, Екатерины Генуэзской и др.).

V. ВСТРЕЧА

Царевной северных стран Я примчалась на крыльях вьюг. — Я вышел в ночной буран, Услыхав зазвеневший лук. Ты узнал мою шапку — олений мех, Мой дикий, мой нежный, мой рысий взор? — Слышу вьюгу в полях, голоса и смех, Младенцев визг, завыванье свор. Мы одни с тобой, мы одни с тобой, Пусты города, лишь трещат костры. — Меня ласкает мороз голубой У легких ног царевны-сестры. Мой бедный друг, ты давно отвык От вьюжных песен, от звездных игр. — Дай мне смотреть в твой жемчужный лик, О мой младенец, мой нежный тигр. Кружатся сферы и мне пора. О друг несчастный, прощай, прощай! — Ужели ты бросишь меня, сестра, В полнощный скрежет, в звериный лай? Мой хрустальный взор не забудь И розовых губ свирель. — Пронизана ветром грудь, Прости, отхожу в метель. Увы! Увы! Небеса мертвы! А чья в низине краснеет кровь? — Молись за меня в алтаре синевы: Одно мне осталось — твоя любовь.

VI.МАТЬ И ДОЧЬ

Скажи, зачем так поздно, дочь, Ты возвратилась в эту ночь. Возьми шитье. К окошку сядь. — Мои таза слезятся, мать! Иголка падает, хоть плачь. Засохли губы, лоб горяч. Тоска! Тоска! О, как река Опять синя и глубока! Я целый день в жару, в бреду… — Я нынче, дочка, гостя жду, Помою пол, обед сварю, В углу икону озарю. — Мне говорили, что на днях Видали всадника в лугах, С пером на шлеме золотом, Он, говорят, искал наш дом. — Шипит котел, пылает печь. Ни добрый конь, ни верный меч Не могут пленнику помочь. Ты им, как псом, владеешь, дочь! — Ах! правду мне сказали, мать, Что хочешь ты меня продать. Зачем? Зачем? Куда? Куда? Я влюблена! Я молода! — Мечты безумные забудь! Печальный рыцарь держит путь, Затмивши солнце блеском лат, Через болота, на закат. Напрасно бьется и храпит Пугливый конь. Ездок спешит, Пока синя дневная твердь, Найти ночлег, тебя и смерть! — Чу, мост гремит! Чу, звон копыт Несется ржанье, блещет шлем… Весна летит! Весна звенит! О мать! О мать! Зачем, зачем?

VII.MAGNIFICAT [99]

О ты — пурпурно-гроздная лоза Эдема! Над тобой склонились ветки Сионских пальм. Опущены таза, И волосы — в воздушной, легкой сетке. Вокруг тебя бесплотных духов хор, Святых стихир благоухают строфы… Но грустен темноизумрудный взор, Как бы прозрев страдания Голгофы. Премудрости и муки бремена Тебя гнетут. Внимая прославленью Архангелов, ты чертишь письмена На белом свитке златом и черленью. Вдали горят пурпурные ладьи Вечерних туч. Молчание святое. Ты улыбнулась, чистая. Твои Персты перо сжимают золотое.

99

Magnificat (с. 229). Magnificat (лат.) — восхваление. Архангел — высший ангельский чин.

VIII. В ПОДВОДНОМ ГРОТЕ

Из вьюги вослед за тобой Меня метнул василиск В электрический блеск голубой, В грохот, скрежет и визг. О жемчужина сердца! Что с нами? О, где мы? О, где мы? Надь тобою склонился несытый, алкающий труп… Где серебряный сад? Затворились, угасли эдемы, Где снежинки играли с улыбками розовых губ. Лик печальный! Лик усталый! Ты устала, ты больна. Лес воздвигся бледно-алый, Нас запутала в кораллы, Поглотила глубина. Та же нежность! Та же прелесть! Тот же взор язвит и нежит… Чу! растет подводный гул, Визги дьяволов и скрежет; В дымной мгле грозится челюсть Проплывающих акул. Ярый кабан, с многогорбым хребтом и в короне Зубы ощерил, и раки разъяли клешню… Сколько их! Сколько! Храпят и вздыбаются кони, Что-то стремит нас всё ближе и ближе к огню. В воплях желаний, в неистовой жажде сплетений, Прыгают гномы, с уродом кружится урод. Бледные тени и корни подводных растений Лик твой целуют, проникнув в коралловый грот. Ярой угрозой Ад загорается. Хаос гремит и стучит, и визжит вдалеке. Но мне улыбается Резво и тихо Девочка — нимфа С длинною розой В узкой и тонкой руке. Лик твой снежный, безмятежный озарил морское дно. Падай в сердце розе нежной, падай, горькое вино! Ад я вызвал наудачу, кубок выпил и разбил, И у ног любимых плачу под визжанье адских пил.

IX. В ВЕЧЕРНИЙ ЧАС [100]

Премудрости небесной ученик, Когда в церквах идет богослуженье, Под благовест, над грудой древних книг, Твоих шагов я чую приближенье. В старинной книге возле этих строк Твои персты прохладные скользили, Где возвестил Премудрости пророк О таинстве Саронских роз и лилий. Благословляя строгие труды, Ты — мыслей хлеб, познанием голодных, И одиночеств сладкие плоды Мы вместе рвем с дерев золотоплодных. Разлуки нет. И снова, как тоща, Твои уста насмешливы и едки, Очей горит зеленая звезда, И волосы упали из-под сетки. Или опять являешься мечтам, Как некогда явилась им впервые, Под небом Франции, меж сосен, там, Где расцвели нарциссы гробовые. В вечерний час глубоко верю я, Что мы поймем когда-нибудь друг друга, Монахиня лукавая моя, Мой демон злой и райская подруга. В вечерний час свободней льется стих, В вечерний час молитва безотчетней, И мнится мне, что я у ног твоих На миг уснул под благовест субботний.

100

В вечерний час (с. 232). Таинства Соронских роз и лилий… — указание на Библию (эти цветы связаны с пророчествами о Спасителе).