Собрание Стихотворений
вернуться

Соловьев Сергей Михайлович
Шрифт:

X. ПУТЬ ЦАРЕВНЫ [101]

В царстве северных сияний, в царстве холода и льда Ты в снегах, как 6 океане, затерялась навсегда. Ни приветливых селений, ни веселых деревень, Ты сжимаешь рог олений, быстро мчит тебя олень. На лице твоем жемчужном — и улыбка, и печаль. Заметает вихрем вьюжным взоров млеющий хрусталь. В мех завернутая козий, задремала под метель, Розовеет на морозе уст улыбчивых свирель. Вдалеке, затмивши мощно лучезарность звонких звезд, И вседневно, и всенощно пламенеет Красный Крест. Знают шумно и напевно в полночь вставшие снега, Как свершает путь царевна, взяв оленя за рога. Вьюга в небе раздается голосами медных труб, Ветер вьется, и смеется легкий снег у нежных губ.

101

Путь царевны (с. 233). Образный строй ст-ния навеян сказкой Г.-Х. Андерсена «Снежная королева», любимой Соловьевым.

XI. «Как робко вглядываюсь я…»

Как робко вглядываюсь я В твои таза через цветы. О шляпа легкая твоя И еле слышные персты! Над городом ночная муть. Полуостывший тротуар — В пыли. Мгновение уснуть Спешит пустеющий бульвар. Ах! неужели мы вдвоем, И нежность после злого дня Во взоре светится твоем, И ты не мучаешь меня? Утихла ревность, смолкла боль… Надолго ли прошла гроза? Не уходи! позволь, позволь Молчать, смотря в твои таза! Ведь завтра же растопчешь ты, Вступив в дневное бытие, И эти бедные цветы, И сердце бедное мое.

XII. ОТРЫВОК

Как черного колодца дно — Пустынный двор. Одно окно Мерцает в бледной вышине, И кто-то, промелькнув в окне, Кивает. Гулкие шаги Звучат в тиши. Везде — враги. Шагая мерно под стеной, Не дремлет зоркий часовой, Не дремлет стая чутких псов, Чугунный недвижим засов. У входа в башню строгий мрак И лязг скрещающихся шпаг. Внезапный, резкий крик: «пароль!» Под сердцем вспыхнувшая боль, Невнятный стон, предсмертный хрип… И неизвестно, кто погиб, И кровью отчего залит Под лестницею камень плит. Когда ж проглянет мутный день, И побелеет двор, как тень, Тиха, бесплотна и бледна, Принцесса взглянет из окна, И высохшую за ночь кровь Увидит на камнях, и вновь Окно закроет. Но когда Взойдет вечерняя звезда, Под башнею сгустится мрак, Проснется тайный шелест шпаг, И весело блеснет клинок, И лязгнет сталь…

XIII. ПОРТРЕТ [102]

Я возвратился, я не мог Не позабыть твоих обид. Не стерта пыль с усталых ног, А сердце ноет и стучит. Грохочет город под окном, В пыли не видно бледных звезд. Как всё разбросано кругом! Должно быть, недалек отъезд. Неужели я опоздал? Я всё простил. Я — твой, я — твой, Я — твой. Я б всё теперь отдал За миг один вдвоем с тобой. Как некий неотвязный бред, Поет в ушах: всё, всё прости. И я гляжу на твой портрет, И глаз не в силах отвести. Кто больше высказать бы мог, Чем эта мертвая доска? В твоих глазах — какой упрек, Какая смертная тоска! Что, что с тобой? Куда глядишь? Русалка, побледневший труп. Прочь, прочь! Вверху — вода, камыш… Не узнаю любимых губ. Где ароматный пурпур их? Где черно-изумрудный пыл Очей, то солнечных, то злых? Бог знает, как я их любил! Как будто говорит их взгляд: «Прощай, мой милый, навсегда! Вокруг меня — подводный хлад, Тиха зеленая вода. Прости! прости! Проклятый бред Душа не в силах превозмочь, И я тяжу на твой портрет… А в воздухе сгустилась ночь. Средь чемоданов, сундуков, С дорожной палкою, в пыли, Едва могу расслышать зов Весны, ликующей вдали.

102

Портрет (с. 236). В. 1909. № 4. С. 11–12, № 3 в цикле «Апрель». Где черно-изумрудный пыл… и т. д. — реминисценция из ст-ния Ф. И. Тютчева: «Я очи знал, — о, эти очи! / Как я любил их, — знает Бог!».

XIV. У ОКНА

Те дни хранятся в памяти моей, И их ничто не может истребить, Ничто, ничто, и тем нежней, больней Воспоминание, что воротить Того блаженства краткого нельзя. Моя глухая, темная стезя Мгновенье озарилась. Но молчу. Я жалоб и укоров не хочу. Но просто бы теперь хотелось мне С тобою побеседовать вдвоем Бездумно, тихо. Пусть как в легком сне Прошедшее встает. Уж на твоем Лице играет кроткая печаль. Должно быть, и тебе былого жаль? У ног твоих всё тот же прежний я. Как хорошо, о милая моя! Ты помнишь ли? тогда была весна, В разгаре май. Над пыльною Москвой Бледнела полночь. В глубине окна Играла ты с котенком. Боже мой! Как ты была безумно хороша! Казалось, долго спавшая душа Зажглась огнем, проснулась, зацвела… Ужель твоя улыбка солгала? Вплоть до зари не отрывая глаз, Очей глубоких зелень и янтарь Впивать, впивать… Рассветный близок час, Последний догорающий фонарь Вдали мерцает с городской стены, И мы измучены, утомлены, И ласково пересыпаешь ты Моих фиалок блеклые цветы. И едкие пурпурные уста Смеются мне, и кажется: вот-вот Действительность растает, как мечта, И комната в безбрежность уплывет! И в тихом ужасе небытия Цветет твоя улыбка. Ты и я, Безгласные, склоняя взор во взор, — Заброшенный в пространство метеор. И бесконечно длятся эти сны, И жалко пробудиться. Но пора: Уж улицы становятся бледны, Свежеет ветр, недолго до утра, В окно запахла белая сирень, Со стен и мебели слетает тень, И фонаря мигавший долго газ Мерцал, мерцал, и наконец угас. Но что же вдруг в тебе произошло, Что ты, как ядовитая змея, Ужалила мне сердце? О, как зло Ты пошутила, милая моя! И тихо воротился я домой С опустошенной, мертвою душой. Пусть наши снова встретились пути: Весна прошла. Порхает снег. Прости.

СТРЕЛЫ КУПИДОНА [103]

Встречали ль вы в пустынной тьме лесной Певца любви, певца своей печали?

Пушкин

I. ЛЕСНОМУ БОГУ [104]

Пора, мой мальчик-зверолов, Берлоги зимние покинем! И ветра шум, и скрип стволов Зовут весну под небом синим. Приди весну встречать со мной На влажный луг, где пахнет прелью, О бог веселый, бог лесной С простою ивовой свирелью! Ты — нежный отрок, пастушок, Ты — бог родной моей долины, Вокруг ушей твоих — пушок, Надет на плечи мех козлиный. Ты дикий бог, а я певец, И наш союз — святой и древний. Мне — петь весну, тебе — овец Скликать свирелью по деревне. Уж девы, твой заслышав шаг, Краснеют томно, и с тобою В одних купаться камышах Не станут этою весною. От поселян тебе почет, Ты всех ловчей в стрельбе из лука. Лишь старый дедушка сечет Разбушевавшегося внука. Балуют девушки тебя, Когда придешь ты к нам на праздник: Пушок твой серый теребя, «Как вырос, — шепчут, — наш проказник!» А ты хитер, а ты лукав, И всё под ивами родными, Не забывая детских прав, Играешь с нимфами нагими. Весна гудит! Пойдем со мной Играть и петь под сенью хвойной, О бог веселый, бог лесной, Мой нежный друг, мой мальчик стройный! Ты зол, насмешлив и хитер, Ты мне заманишь ночью темной Твоих неопытных сестер В приют мой, тихий и укромный. Ты знаешь сам, когда апрель Дохнет в лицо, как манит нега! В твоих глазах безумный хмель, Лицо белей и чище снега. Уж ты давно гроза дриад, Ты гонишь их, свища и воя. Во тьме горит твой пьяный взгляд, Твое чело венчает хвоя. Лишь предо мною ты не смел. В лесных приютах сокровенных Твоих не устрашится стрел Слагатель песен вдохновенных. Пойдем, пойдем, мой бог лесной, И, томных дев целуя в очи, Вдвоем отпразднуем весной Благословляемые ночи.

103

Эпиграф — из ст-ния А. С. Пушкина «Певец» (1816).

104

Лесному богу (с. 240). В. 1908. № 8. С. 12–14, № 5 в цикле «Сельская цевница».

II. ЭЛЕГИЯ [105]

Тебе, о нежная, не до моей цевницы. Лишь одному теперь из-под густой ресницы Сияет ласково твой темный, тихий взор, Когда над нивами сверкает хлебозор, И ночь исполнена тоской и вожделеньем. Вчера, едва заря померкла над селеньем, И месяц забелел из голубых глубин, У ветхого плетня, в тени густых рябин, Я вас подслушивал, ревнивый и печальный. Мерцали молнии, и отзвук песни дальной Томился, замирал. А я, боясь дохнуть, Смотрел, как томно ты взволнованную грудь Его лобзаниям и ласкам предавала, Безмолвно таяла, томилась и пылала… Как нежно пальцами его лицо брала, Смотря ему в глаза. Какою ты была Зараз и царственной, и страстной, и стыдливой. Шептали юноши завистливо: «счастливый!» И долго голос твой во мраке слышал я: «Вот губы, плечи, грудь… целуй, твоя, твоя!»

105

Элегия (с. 243). Хлебозор — отдаленная молния, зарница во время цвета и налива хлеба.

III. СТАНСЫ

Ты так печальна! Утомленье — В твоих чертах. О, что с тобой, Краса родимого селенья, Певунья с тихою душой? Какою негою объята Ты вся! как грустная свирель Твой голос. За ночь не измята Охолодевшая постель. Твое лицо преступно рдеет, Ты гаснешь, ты без сил при нем… Всецело юноша владеет Твоим и чувством, и умом. Страданья одинокой девы Давно я знаю наизусть. Я узнавал твои напевы: Такая в них звучала грусть! Осенний хлад несет угрозы Тебе немилого венца, И матери докучной слезы, И непреклонный гнев отца. Ночами смолк твой голос нежный. Исканья наши отклонив, Одна грустишь в тени прибрежной, Под сенями берез и ив.