– Ираклий, - шепнула Лаура, прикрыв ладонью пальцы его руки.
– Я ведь не просто так попросила Одри поставить что-нибудь эдакое. Вы танцуете? Раньше вы танцевали, я видела.

'Что она могла видеть? Совсем её не помню. Ной не обращал внимания. Была три года назад несмышлёнышем, сопливой девчонкой'.

– Я не помню, - солгал Жнец.

Полутьма возле эстрады, блюз.

– Зато помню я. Хотела забыть, но не получилось. Пойдёмте.

– Кажется, раньше я танцевал не блестяще, а теперь и вовсе калека.

– Это ничего, - настаивала Лаура.
– Никакой вы не калека. Идёмте скорее.

'Она и сейчас ведёт себя как... капризная девчонка, которую не берут в гости'.

– Ладно, - сказал Жнец.

Вставая, Лаура покачнулась, пришлось взять её под локоть. Видимо, липовый дайкири подействовал в полной мере.

– Ираклий, вы вернётесь?
– спросил Руди.
– У меня к вам предложение.

– Лаура, девочка, ос-сторожнее! Он задушит тебя щуп... пальцами.

'Дерек совершенно потерял человеческий облик', - подумал Жнец. Рудольфу Штайнмайеру он ответил: 'Я вернусь, дождитесь меня, Руди'.

Четвёртый стежок

Мелодия знакомая, думал Жнец. Ной ничего не понимал в музыке, откуда же тогда? Из какой-то прошлой жизни. Как хорошо думается! Вспомнить бы, кем я был, до того как стал Жнецом. Но распыляться нельзя, опасно. Стрикленд всё время провоцирует, Эшенден фальшив, Штайнмайер слишком много знает про язык акуанов. Откуда у него записи и транскрипции? А тут ещё эта девчушка. Он вынужден был опять подхватить Лауру. Оступилась на ровном месте возле эстрады. Полумрак, конечно, и выпитый коктейль, но как-то она слишком. Лаура ухватилась за плечо, повисла.

– Проклятые каблуки, ненавижу их, - пожаловалась она, виновато глядя снизу вверх.

– Зачем же вы их носите?
– спросил Жнец, осторожно обхватив талию девушки здоровой рукой.

– Ростом не вышла. Не я их ношу, а они меня. Прямо из стороны в сторону. Или это из-за коктейля?

Танцевать Ной умел, даром что хромоногий. Вести Лауру было легко, необычайно оказалась податливой.

– Но зато, - говорила она, - я могу танцевать с вами, разговаривать и видеть ваше лицо. Мне это нравится. Мне очень нужно поговорить с вами, Ной.

– Как вы меня назвали?

– Так же, как называла вас четыре сезона назад, три сезона назад, два сезона... Всё это время.

– Три года назад вы были... слишком молоды.

– А вы... А вы были слишком заняты. Никогда меня не замечали. Я мечтала: вот я вырасту, взберусь на проклятые каблуки, чтобы быть хоть чуть-чуть ближе, приглашу вас на танец, прижмусь к вам...

– И теперь вы это делаете.

Она льнула к нему. Без судорожного цепляния. Не висла на шее. Обнимала за плечи. Неожиданно сильно. Зал вертелся и раскачивался. Она шептала: 'Да, теперь я делаю что хочу. Я хотела этого три сезона назад, два сезона... Всё это проклятущее время, пока вас носило неизвестно где. Пробовала выбросить из головы, но не смогла. Вы считаете, это слабость? Я становлюсь слабой, Ной, когда думаю о тебе. Ты... 'Она не слаба. Податливой только кажется. Льнёт, притягивает. Тело...' Реакция тела испугала Жнеца. Вышло из повиновения, взбрыкнуло. Слало в ментальную сферу беспорядочные запросы. Что-то вбросило в кровь. К чему-то готовилось.

– Ты считаешь меня глупой?
– шептала Лаура.
– Пусть так, но я не могу больше ждать. Я хочу...

'Не она глупа, а я. Что ей нужно? Что нужно мне? То же самое желание. Как будто хочу её убить. Сжать крепче, заглянуть в глаза, испытать, действительно ли так податлива'.

– Я хочу сказать тебе, - говорила Лаура.
– Пока ты здесь. Потому что не могу больше ждать. Я... Не оставляй меня, Ной.

Не оставляй меня, Ной, сказала Ксения. В комнате желтоватый полумрак, ветер едва шевелит занавески, сезон ветров на исходе. Ксения шепчет: не оставляй, она настойчива, сильна - желание придаёт силы, - но и податлива, нужно поддаться ей, подчиниться движениям, чтобы незаметно перехватить инициативу и взять верх. Тогда она будет делать то, что хочу я, потеряет над собой контроль, не сможет сдержать стон, забудет хоть на миг о том, что перегородка тонкая и может проснуться ребёнок. А после станет податливой как масло. 'Тем утром Ной от неё ушёл. Будь на её месте Надя, может, и не оставил бы. Надю любил, а Ксению всего лишь жалел. Она поняла это утром, сказала: ну тогда ноги твоей хромой чтоб не было в этом доме. А Ною только того и было нужно. Животное. А Надю любил. Любил? Слово специальное изобрели, чтоб оправдать собственную податливость. Эта девчонка думает, что любит Ноя. А что она про него знает?'

– Вы ничего обо мне не знаете, - сказал Жнец, чуть отстранившись.

– Перестань 'выкать'. Это ничего, что не знаю. Я хочу... Я буду узнавать понемножку. Ладно? У тебя теперь найдётся время, ты не будешь так занят, потому что теперь ты для всех не Ной, а Ираклий, но для меня ты всегда будешь...

Рассыпались рояльные аккорды, музыка умерла.

– Кончилась музыка, - сказал Жнец, выпустив талию. Ни на шаг не смог отступить, Лаура не пустила.

– Ничего, сейчас будет ещё. Музыки у меня в запасе много.

Теперь цепляется, заметил Жнец. Думает, что любит Ноя. Он её даже не замечал. А я? Жалость слабое подобие любви, а любовь - всего лишь оправдание слабости.

– Но я ведь занят, - сказал он.
– Вы... Ты же знаешь.

– Знаю, - чуть слышно шепнула девушка, опустив голову.
– Но ты её бросил. Ты не вернулся к ней, а просто случайно так вышло. Может... ты не очень занят?

Она всё-таки отступила на полшага, заглянула в глаза. Закусила губу, выглядела жалко, пыталась держаться.