И повязали их скоро, и суд провели скоро. И отправили подальше от родимых мест.

Вспомнил, как состав с заключёнными после долгой, казалось, бесконечной дороги загнали в тупик глухого полустанка. Вагоны, клацнув сцепками, застыли в окружении сосен и елей. Было холодно, падал тихий снег - покой и нетронутая белизна угнетали обречённых людей.

В десятке метров от состава находились крытые автомобили, от них к вагонам цепочкой стояли охранники с овчарками. Раздалась команда:

– Первый, пошёл!

Со ступенек осторожно, озираясь, стал спускаться заключённый.

– Не оглядываться! Смотреть в землю!

Человек, опустив голову, зацугыкал* к машине.

Он выходил предпоследним. Охранники вели себя смирно, лишь изредка покрикивая на арестантов. Встав у поручней, помог спуститься Сигнею, человеку тихому и беспомощному. Ноги у него покрутило с детства, поэтому с трудом чикилял* через рельсы, жадно вдыхая свежий воздух. Сигней, без роду, без племени, живший на подаяния гуреевцев и жителей других хуторов, ходил в том, что давали сердешные земляки, у которых по очереди ночевал, тоже попал в ряды врагов, и теперь ему предстояло отбывать срок в учреждении АН-243, что располагалось в Коми АССР...

Воспоминания прервали подошедшие и присевшие рядом на каршу скворянин Гурей Тимофеевич Трухляев и нижегородец Киселёв Арсений Игнатович. Тимофеевич хрипло дышал, закрыв глаза, что тёмными впадинами усиливали серость заросшего лица, прислонился к стволу сосны. Немного отдышавшись, снял рукавицу, сунул правую руку за пазуху, к сердцу.

– О чём призадумался, Авилович?
– спросил Киселёв.

– Да места наши помянул... У нас, небось, тепло...пашут теперя...

– Точно...

Повернув голову в сторону Трухляева, Игнатович после продолжительной паузы произнёс: "Эх, Гурей, Гурей, как там моя Дуняша живёт? Что думаешь?"

Тот открыл глаза, горькая усмешка дёрнула лицо. По щеке покатилась слеза, смахнул её и с подавленным рыданием ответил: "Не знаю, как твоя Дуня, а вот как мои сиротинушки-цыплята..." И, не окончив фразу, завалился набок. Лагерники разом схватились, приподняли товарища, прислонив к сосне. Расстегнули фуфайку... Поздно. Родительское сердце, не выдержав тоски разлуки и тягот заключения, остановилось... Ветерок, потянувшийся из-за деревьев, бережно перебирал волосы упокоившегося прощальным прикосновением жизни, продолжавшейся и здесь, в суровой, сумрачной, морозной тайге...

...В один из весенних дней 1941-го года Сапуновы Илья и Константин с жёнами Стешей и Аришей решили съездить в Дубовку, чтобы отовариться к грядущему дню рождения Валюшки и первомайскому празднику. Погода стояла тёплая и ясная. Солнышко, переливаясь огромной блёсткой, не спеша плыло по синеве небосклона, вызывая добрые улыбки. Потолкавшись по базару, набрав угощений и гостинцев детям, в хорошем расположении духа, шагали по улицам городка. На одном из зданий увидели большую вывеску ателье с красовавшимися снимками.

– Зайдём, - предложил Костя.

– Да мы вроде неубратые для такого случая,- возразила Стеня.

– Зато брат шляпу купил,- заметил муж,- пойдём запечатлим хотя бы её, если вы не хотите.

Незамысловатая шутка возымела действие, и ступили в прохладу мастерской. Дремавший на стуле фотограф встал на звук колокольчика и спросил с вежливой улыбкой:

– Желаете увековечить себя или просто так гуляете, молодые люди?

Получив утвердительный ответ, сдвинул два стула, усадил на них женщин, определив мужчин сзади. Костя не пожелал расстаться со шляпой, так и встал за спинкой, взявшись за неё, а Илюша положил левую руку на плечо супруги.

– Внимание! Снимаю.

Мастер плавным движением убрал и вновь надел крышку на объектив аппарата:

– Готово. Приходите через три дня. Ви будете премного довольны. Старый Мойша ещё никогда не подводил клиентов.

Когда подъезжали к Рахинке, небо заволокло плотными и мрачными тучами. У горизонта полыхали зловеще зарницы, грохотал, словно канонада, далёкий гром. Надвигающаяся гроза заполнила сердца необъяснимым смятением, и половины прижались к мужьям, ища защиты от чего-то неведомого и страшного.

Это неведомое и страшное всколыхнуло страну обращением В.М. Молотова к народу, прозвучавшим в 12 часов 15 минут 22 июня 1941-го года: "Граждане и гражданки Советского Союза!

Сегодня в 4 часа утра без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковав нашу границу во многих местах, подвергнув бомбёжке со своих самолётов наши города - Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие. Налёты вражеских самолётов и артиллерийский обстрел был совершён также с румынской стороны и со стороны Финляндии.