Начальник сделал паузу, вздохнул глубоко и продолжил:

– Вы совершили необдуманные шаги, но я уверен: многие раскаиваются в содеянном. Родина чувствует ваше раскаяние и поэтому предоставляет шанс искупить вину. Смыть позор кровью. Кто готов с оружием в руках встать на защиту Отечества - два шага вперёд!

Ряды, дрогнув, замерли, а потом решительно, как один человек, шагнули к середине плаца.

Полковник, доселе молча стоявший рядом с комендантом, взволнованно произнёс:

– Спасибо, товарищи! Я прибыл с позиции с великим сомнением, но теперь вижу, что глубоко ошибался. Не все из вас попадут в действующую армию, но, кому выпадет оказанная честь, уверен - выполнят воинский долг до конца.

После команды "Разойтись по местам!" арестанты отправились в бараки и там долго, до рассвета, взволнованно обсуждали случившееся.

Яков, лёжа на нарах, заложив руки за голову, упёрся взглядом в одну точку и думал, думал...

Одолевали обида и тревога. Да, Родина жестоко оскорбила его, но сейчас над ней нависла смертельная угроза, и посему он готов приложить руку к уничтожению супостата. Лишь бы взяли на передовую.

Взяли.

Весной 42-го, когда в советско-германском противостоянии развернулась ожесточённая борьба за овладение стратегической инициативой, оказался штрафник Бузин на просторах Харьковщины. Там велась наступательная операция Красной Армии, но в результате непродуманных решений 22-го мая, спустя пять дней после начала, немцы нанесли мощнейший контрудар и заперли в "котле" около 20-ти наших дивизий. Из штрафного батальона, в котором находился недавний зэк, уцелели несколько человек. Выкопав укрытия в зыбком песчаном грунте, истерзанная часть заняла оборону возле посёлка, окружённого редким сосняком.

Установилось короткое затишье. Вслед непременно развернётся атака гитлеровцев, и это будет последний бой обороняющихся. Что последний - были уверены все. Слишком мало их осталось, хотя на дислокацию вышли даже штабисты. В нескольких метрах от Авиловича копошилась фигура, напоминавшая кого-то из знакомых или близких. Сосед аккуратно раскладывал перед бруствером гранаты и по неторопливым, размеренным движениям угадал зятя.

– Илюха!
– окликнул охрипшим от жажды и волнения голосом.

Тот повернул голову и изумлённо крикнул в ответ: "Папаша!" Потом поправил ремешок у каски и спросил:

– Ты как тут оказался? Давно?

– Да уж оказался... Недавно. Домой писал?

– С неделю назад письмо...

Фашисты заглушили ответ ураганным артиллерийским огнём: на оборонительной линии взмыли фонтаны песка вперемешку с соснами и остатками человеческих тел... Из-за пригорка показались стальные махины с крестами на башнях, грозно рыча, плевали огненными сгустками. Яков Авилович краем глаза уловил, как на месте, где был окоп Ильи, взметнулся столб взрыва и звук, доселе рвавший перепонки, вдруг напрочь исчез... не успел понять отчего, потому что в следующее мгновение душа донского казака унеслась в небеса, стараясь быстрее вырваться из ада, царившего вокруг...

... Война гуляла и в Заволжье: от угроз в листовках немцы перешли к делу и бомбили Рахинку. Звенели стёкла во флигельке, домик Сапуновых вздрагивал от страха вместе с жильцами, но, слава Богу, ни одна из бомб не попала в него, хотя ложились рядом.

Жизнь и в такой обстановке не прекращалась, внося прифронтовые поправки. От передового края бежало мирное население, а к нему шли войска.

Однажды, возвращаясь с работы (строили у села аэродром), увидела среди отдыхающих солдат, лежавших на траве с задранными ногами, дядю Александра, брата папани. Не веря, подошла поближе, позвала. Он открыл глаза, ошарашенно улыбнулся:

– Стёпушка?!

– Я... Вы надолго тут?

– Не знаю. Привал вот.

– Спросись у командира, может, отпустит в гости...

Старшина, выслушав просьбу, добродушно усмехнулся в усы, что выдавали украинца, и сказал: "Ну що ж, якщо е до кого ийты - топай. Только не долго гостюй, бо через тры часа выступаем. Зрозумив?"

– Уразумел, - радостно ответил Александр Авилович.

Успели посидеть за столом, попить чайку, вспомнить родных и Гуревы, повздыхать о тяготах военного времени. Собрала скромный "сидор", навела ирьяну*. Напиток дядюшка бережно перелил во фляжку. На прощание обнял её и Валюшку, сунув банку тушёнки и кусочек сахара...

Неделю спустя, заглянув в сенник, увидела спящего красноармейца. Тот проснулся от шороха, присел и спросил: "Сколько времени, хозяйка?"

– Да ещё рано. Спи... Хотя чего тут валяться - иди в хату.

Во флигеле боец со словами "Давненько я не спал на постели" мгновенно заснул. Когда отошёл от сна, форма его была постирана и отглажена.

– Тебя как зовут, служивый? Не Ваней?

– Ваней. А что?

– Больно на нашего Ивана похож. На брата мужа.

– На передке?

– Оба. И писем не шлют.

– Ничего, хозяюшка, пришлют. Я вот отстал от части, догоняю. Тоже давно не писал домой. Догоню - напишу. А тебе... как тебя величают-то?

– Стеня.

– А тебе, Стеша, большое спасибо от Ивана Иванова. На нас земля русская держится. Ты мне помогла, и твоим кто-нибудь поможет. Непременно. Ну, прощай, голубушка.

И пошёл Иванов сражаться за Родину, за матерей и сестёр, ждущих своих защитников. Не все, правда, дождутся...

Через несколько дней после ухода армейца заболела Рая. Определили младшенькую в медсанбат, стоящий в селе, и находилась с дочкой неотлучно день и ночь. За Валей присматривала золовка. Девочка болела долго и тяжело, обессиливая сама и отнимая силы у неё, у мамы.