– По тем же живым остаткам, найденным рядом, углям костра, костям. Я плохо знакома с этой темой, великий Анту. Нам с тобой повезло, что я вообще об этом знаю! История интересует далеко не всех моих современников.

Под его взглядом я съеживаюсь и опускаю голову. Не понять, о чем он думает, что за странное выражение на его лице. Может быть, его коробят слова "нам с тобой"? Где я, и где он! Однако я сказала так специально. Это моя тактика: не дать им понять, как я перед ними благоговею. Я стараюсь быть настолько независимой, насколько это возможно. Мне кажется, это единственный способ сохранить себя, свое крохотное глупое "я".

Тень прижалась к стене. Настал полдень. Еще час на палубе, и индийское солнце сожжет меня до волдырей. Моему собеседнику свет и жара нипочем, он принимает какие-то ферменты для защиты от ультрафиолета. Мне их не дают, они рассчитаны на физиологию нанья. Прежде чем великий Анту задал следующий вопрос, я взмолилась:

– Пожалуйста, дай мне отдохнуть! Я устала, здесь очень жарко! Сегодня шестой день, как вы меня мучаете, и у меня не осталось сил. Прошу тебя, позволь мне побывать внизу. Я так хочу походить по земле!

Появился Териваг с кожаной сумкой в руке, направился к маленькому лифту, но, сделав несколько шагов, передумал и подошел к нам. Великий Анту сказал вслух:

– Возьми ее с собой вниз. Погуляйте, отдохните в тени.

– Надо что-то на нее накинуть, - Териваг сразу обратил внимание на мою покрасневшую кожу.
– А в твоем времени, Ксенья, как ты защищаешься от солнца?

Я покосилась на великого Анту. Он согласно дернул бровями.

– Я живу на севере, там солнце не такое злое. И у нас есть много разных мазей для защиты.

– Из чего эти мази? Может, сделаем такую?

– Самое простое - взять... ой, я не знаю этого слова! Жидкость, которой самки животных кормят детенышей?

– Молоко.

– Да, взять молоко, дать ему свернуться, взбить как следует и мазать им кожу. Хорошо помогает от солнечных ожогов. Но здешние лулу наверняка не умеют еще разводить животных.

– Об этом я хотел бы расспросить ее подробней, великий Анту, - сказал Териваг.
– Ее микрофлора удивительно бедна и при этом специфична, я просто понять не могу, как Ксенья с ней уживается. Она способна усваивать молоко в любом виде, а также - множество продуктов, которые я даже не могу себе вообразить. У меня сложилось впечатление, что лулу ее времени абсолютно всеядны, в том числе питаются и искусственно созданными практически несъедобными веществами, дышат опасной грязью и отравляют себя крепчайшим алкоголем, который, кстати, неплохо усваивается. Любой сегодняшний лулу на такой диете умер бы максимум через полгода.

– Когда же, Ксенья, люди научатся разводить животных для своих нужд?
– спросил великий Анту, одновременно что-то сигнализируя Теривагу.

– Как минимум через тридцать тысяч лет. Тогда же, когда примутся растить злаки и делать хлеб.

– Кстати о злаках, - заметил он.
– Слетайте в сады. ...
– он произнес имя, которое я не смогла ни повторить, ни запомнить, - еще не вернулся, и это к лучшему. Не нужно, чтобы Ксенью кто-то еще видел.

Териваг согласно поднял брови. Ох, как бы мне не подхватить эту привычку! Прекрасные лица нанья никакой мимикой не испортишь, но я с поднятыми бровями выгляжу дура дурой.

Я вприпрыжку побежала за Теривагом в ангар, запрыгнула в катер.

– В лабораторию, а потом в сады, - сказал он.

В лабораторию мне нисколько не хотелось - до сих пор при воспоминании о том столе кожа покрывается мурашками. И ведь, судя по словам Теривага, я на него все-таки попала, хоть и не помню этого! Наверняка в то время, что я была в бреду, Териваг и провел свои исследования, взял у меня образцы кишечной микрофлоры, может быть, сделал какую-нибудь пункцию и биопсию и, уж конечно, провел гинекологический осмотр. Думать об этом было неприятно, но я промолчала, не желая, чтобы кто-то из нанья догадался о моем страхе.

Катер в две минуты домчал нас до лаборатории. Териваг отнес в здание сумку и сразу вернулся. Протянул кусок светлой шелковой ткани, который я повязала на голову. Платье мое открывало плечи и ноги ниже колен - придется сегодня ими пожертвовать, а вечером попросить у Теи шелка и попробовать самой сшить что-то вроде кофты с рукавами и брюк. Солнце не оставляет выбора: загорать здесь нельзя.

Мы взлетели и понеслись сначала вдоль ручья, потом свернули, и внизу замелькали заросли ядовито-зеленого кустарника. Еще через несколько километров начался лес. Я прилипла к прозрачному куполу катера, стараясь рассмотреть все детали: незнакомые белоствольные деревья, что не раскидывали ветви в стороны, а тянули их вертикально вверх, продолговатые озера, реки, свившиеся клубком, так что виднелись только их сверкающие белым песком повороты, желтые пустыри, узкую светлую линию дороги меж зеленых полей...

Да, это была дорога, вернее, тропа, а в полях по обе ее стороны работали люди.

– Что они делают?
– спросила я у Теривага.

Он глянул вниз.

– Помнишь, ты говорила о злаках? Это опытные поля, здесь ..., - он опять произнес то же сложное имя, - выращивает несколько наиболее перспективных для нас видов растений.

– Как его зовут?

Териваг сказал имя еще раз, поправил меня, когда я попыталась повторить.

– Сейчас он в Африке, гостит у наших братьев, что добывают там золото. Поля и сады остались без присмотра, поэтому мне нужно убедиться, что лулу работают, а не разбежались охотиться по лесам.