Они свою задачу выполнили, загнали добычу к пропасти и теперь не спеша окружали нас, оттесняли к краю. Я рванула из ножен меч, протянула Аэлю. Он взял его, что-то глухо проворчав. Я крепче сжала в руке топор. Мы встали спина к спине, и, ей-богу, в тот момент я готова была умереть на месте, лишь бы всего этого не было.

Их было пятеро, и еще один вышел из леса последним, неся мой рюкзак. Все крепкие, коренастые, с грубыми злыми лицами. Руки - как ковши экскаватора, мышцы - как дерево. Трое были вооружены копьями, трое дубинами.

– В моем рюкзаке лук, - проговорила я, все еще задыхаясь после быстрого бега, не соображая, что мешаю русские и наньянские слова.

– Доберись до него, - велел Аэль и бросился на врагов с ревом, которому они могли бы позавидовать.

Дикари совершили две ошибки подряд. Лицо Аэля сказало им, что в ближний бой лучше не соваться, и один кинул в него копье, от которого Аэль отмахнулся мечом, разрубив, как тростинку. Тогда еще двое, разойдясь, с дружным криком метнули свои копья одновременно. Аэль прыгнул в сторону, увернувшись от одного и отбив мечом другое.

– Достань лук!
– кричал он.

Я побежала к лесу. Один из дикарей загородил дорогу. Белесая деревянная дубина поднялась над моей головой. Я нырнула под его руку, оказалась позади и даже успела ударить топором по ноге. Воздух задрожал от воя, с которым враг вновь кинулся на меня. Каким-то чудом, на запредельной скорости я сумела дважды увернуться от ударов и, совсем уж ничего не соображая и вопя как резаная, бросила топор в дикаря, который вдруг застыл на месте. Топор раскроил ему лицо и застрял в черепе. Дикарь упал, и только тогда я увидела торчащее в его спине копье. Ай да Аэль! Прежде чем остальные поняли, что произошло, прежде чем я сама это поняла, я в несколько прыжков добралась до рюкзака и выхватила лук. На то, чтобы натянуть тетиву, ушло, казалось, не меньше минуты - земля была мягкая, упереться трудно. Но зато сразу после этого еще один враг упал со стрелой в пояснице. Остальные четверо атаковали Аэля, и я не могла стрелять, опасаясь попасть в него. Копья лежали поломанные, от одной дубины остался черенок, но врагов было четверо, они были медлительны, зато очень сильны. Упершись ногой в лицо поверженного дикаря, я вырвала топор, подбежала ближе к схватке, уронила топор и принялась кружить вокруг с наложенной на тетиву стрелой. Аэль рычал по-медвежьи и отбивался с быстротой, которая одна его и спасала. Один из охотников отшатнулся с разрубленным плечом, другой отступил, чтобы зайти со спины, и я всадила в него стрелу. Первый, весь окровавленный, забыл об Аэле и побежал ко мне. Я в панике шарила в колчане, выстрелила и промахнулась, а он уже бил наотмашь остатками дубины. Не успевая отскочить, я смогла только выставить для защиты лук, и тот упал под ударом, жалобно звякнув. Еще один сокрушительный удар по левой руке поверг меня на землю, прямо на топор. Дикарь зашатался, с шипением начал падать на меня. Прежде, чем настигла боль, я перекатилась, уступая ему место упасть. Боль в руке уже захватила; крича и корчась, как в страшном сне, я поползла прочь от своего противника: еле живой, он все еще старался настичь меня.

С начала этого нелепого боя прошло всего несколько минут. Сквозь пелену боли я видела, как Аэль пронзил насквозь последнего врага, как неторопливо вытащил меч и стрелы из неподвижных тел, подобрал лук, поднял рюкзак. Как подошел ко мне, пинком босой ноги сломал шею моему дикарю. Не глядя в лицо, снял с меня перевязь - я опять закричала, когда он неловко уронил меня на сломанную руку, - перестегнул замки под себя, вытер о мертвое тело и вложил в ножны меч, опустил в петли топор. Только тогда он взглянул мне в глаза, взял на руки и пошел в лес.

В лесу он побежал. Не так, как бежала я, - захлебываясь воздухом, подпрыгивая на каждом шаге. Он бежал размеренно, дышал неслышно, и первые километры ноги несли его ровно, как по асфальтированному шоссе. Мне было очень плохо, я стонала и плакала. Он не останавливался, лишь цедил иногда сквозь зубы: "Терпи!" Мы снова убегали, будто мертвые могли подняться и продолжить погоню. Не останавливаясь, он пересекал ручьи, разбрызгивая воду, и меня знобило от холода. Иногда на поворотах его заносило, он врезался в деревья, даже не пытаясь защитить меня от жестких ударов. Я давно потеряла направление: мимо проносились заросшие рыжим лишайником стволы, кусты тянули к нам острые пальцы, назойливо мельтешили перед глазами лоскуты белого неба.

– Хватит! Остановись!

– Рано, - отвечал он и все бежал, бежал...

Наконец он замедлил бег. Упал на колени, прислонил меня к дереву. Я обессилено завалилась на бок, лицом в сухие дубовые листья. Аэль сел рядом, посадил меня спиной к себе, обнял, крепко сжав обеими руками мою искалеченную руку, и дрожащим, прерывающимся голосом запел гимн здоровья.

Не прошло и нескольких минут, как мне полегчало. Туман перед глазами рассеялся, прекратился шум в ушах. Боль утихла настолько, что я смогла присоединить к пению свой голос. Ветер стих, умолкли птицы, и деревья напряженно застыли, вслушиваясь в божественные слова. Аэль все крепче сжимал руку, поглаживал, и она загудела, заныла - но совсем по-другому: с невиданной скоростью срастались кости, успокаивались порванные нервы, и кровь начала бег по соединившимся сосудам. Боль отступала, уходила прочь, оставляя за собой смертельную усталость. Когда последние слова гимна были спеты, я с облегчением повалилась на землю, прямо на левую руку, и погрузилась в сон.

Прошла минута или час - это было уже неважно. Я проснулась, чувствуя, что опасность ушла и лес теперь охраняет нас. Спине было тепло - спящий Аэль прижался ко мне всем телом. Горячее дыхание шевелило мне волосы на макушке. Тяжелая обнаженная, вся в занозах и древесном мусоре рука обнимала меня, пальцы обхватили фарфорово-хрупкое в их кольце запястье. Черные от загара и въевшейся грязи пальцы. Я благодарно погладила их. Аэль глубоко вздохнул, и ритм его дыхания за моей спиной изменился. Пальцы сжали мою руку. Я повернулась, и наши лица встретились.

Он не умел целоваться, и мы жадно пили дыхание друг друга, пока он расстегивал мой комбинезон. Мы занялись любовью, так и не посмотрев друг другу в глаза, в той же позе, в какой нас застал сон, кажется, даже и не проснувшись. А через несколько минут уже снова спали: он - зарывшись лицом в мои волосы, а я - прижавшись носом к его ладони, пахнувшей мною, его потом и кровью врагов.

Второй раз я открыла глаза глубокой ночью. Ярко пылал большой костер, выхватывая из темноты силуэты деревьев. Сидя на поваленном стволе, Аэль с аппетитом доедал овощи из банки. Другая, из-под мяса, валялась у его ног. Увидев, что я открыла глаза, он кинул мне банку. Я даже и не попыталась ее поймать. Аэль посмотрел неодобрительно. Его лицо и голый торс лоснились в красном свете костра.