В этот момент ей показалось, что дверь ведущая в буфетную и кухню слегка приоткрылась. А ведь тётя Жанна ещё вчера объявила, что все помещения первого этажа, кроме холла и большой гостиной, будут заперты, а ключи она положит на шкаф в своей комнате. Таким образом, никто посторонний в комнаты не войдёт, но если случится необходимость открыть какую-то дверь, то это сделает любой из обитателей дворца.

Дверь опять шевельнулась, за ней мелькнула незнакомая широкая физиономия, широкие плечи, и дверь опять стала на место.

Посторонний, этого ещё не хватало! Ирина возмущённо поспешила вслед за ним. В буфетной его не было, он стоял в кухне, заглядывая в шкафчик. Оказался высоким и крепким, но её так рассердила возможность из-за него опоздать на выступление тётки Евгении, что она строго спросила:

– Что вы тут делаете?

– Кыш, - сказал он, даже не поворачивая головы, и открыл другую дверцу.

– Уходите отсюда немедленно.

– Кыш, - повторил он.

– Посторонним здесь находится нельзя. Это служебные помещения.

– А я не посторонний на этом празднике жизни, - сказал он и наконец соизволил взглянуть на неё. Медленно заложил руки назад, под фалды какого-то немыслимого сюртука и покачнулся на ногах: с носка на каблук и назад. Затем кивнул и направился к ней вальяжной походкой. У Ирины вроде бы было время для отступления, но какое-то внутреннее чувство говорило ей, что он не даст ей это сделать, что его неторопливость притворная.

– Ну и что теперь? Чего мадам от меня хочет?

– Послушайте, гражданин, - сказала Ирина.
– Идите отсюда и играйте в свои игры где-нибудь ещё!

Он уставился на неё, качая головой. Потом поднял правую ручищу с растопыренной пятерней, явно чтобы толкнуть Ирину в лицо:

– Ку-ку...

Проделал это быстро. Но ещё быстрее она качнулась в сторону и ногой ударила его в солнечное сплетение.

Он успел среагировать - начал улыбаться, его насмешила жалкая, как он думал, попытка "мадам" защититься. Но перед ним была бывшая балерина, которая до сих пор раза два в неделю стояла у балетного станка.

Наверняка он почувствовал то же самое, если бы его лягнула лошадь. Но упал не сразу. Согнулся, схватился за живот, как человек, у которого начались желудочные колики. Теперь его рукам было не до её лица. Постоял так несколько секунд, вытаращившись на неё и не двигаясь.

Затем, всё так же согнутый, упал набок.

А Ирина быстро вышла в холл, чтобы набрать номер охраны, которую им выделили на время праздника.

– Послушай... эй... дамочка... девушка...

Она обернулась. Нахал полз за ней на четвереньках, лицо его кривилось глупой улыбкой.

– Послушай, я... как это... извиняюсь. Прости меня, глупо вышло.

– Да неужели?
– Ирина была настороже, субъект мог заговорить ей зубы, а потом стукнуть.

– Я не собирался тебя трогать, правда-правда. Вот чертовня. Просто не люблю, когда на меня повышают голос.

– Не нужно ходить в чужие помещения и кышкать.

– Я больше не буду.

– Как вы открыли дверь?

– А что, нельзя? Ключом открыл... правда-правда.

Ей вдруг стало смешно от этого его ребяческого "правда-правда". Но она всё ещё была настороже.

– У вас есть документы? Как вас зовут?

– Иван Евсеевич Кроков, - смиренно ответил он, сел на полу и достал из кармана брюк водительские права.

– Кто-о-о?!

– Иван. Евсеевич. Кроков, - покорно и внятно повторил он.

– Вы из Ключевого? Специалист по старинному французскому?
– упавшим голосом спросила Ирина.

– Могу и старинный французский, но не сейчас... сейчас мне как-то не по себе. Вы не могли бы развести чайную ложку соды на стакан воды.

"Боже в небе, ну почему все эти специалисты сразу не представляются? Сначала Алексей, теперь этот... Иван Евсеевич. А вдруг не захочет переводить дневник?" - в отчаянии подумала Ирина.

22

Хотя она успела только к последним минутам выступления тётки Евгении, но была поражена чистотой и силой её голоса. Однако голос голосом, а в выборе песни, её постановке и аранжировке чувствовался настоящий профессионализм. Ирина поняла, что с этого дня будет относиться к занудству и сплетням тётки если и не более доброжелательно, то снисходительнее: как к заскокам примадонны провинциального театра.

А вот выдумка "идальго" и "мельника" насмешила её своим остроумием и незамысловатостью: Алексей просто-напросто прицепил себе торчащую метлой бороду. Теперь он мог притворяться даже исполнителем индонезийских напевов или песен африканского племени: движения его губ надежно терялись в густых зарослях волос. Ирина присоединилась к громким аплодисментам публики и помахала ему рукой.

И вообще она чувствовала себя весело и непринужденно после рюмочки вишнёвой наливки, выпитой у одного из прилавков. Храбрость во хмелю немногого стоит, но в роли королевской дочки не нужна была ясная голова, а после эпизода с Кроковым ей понадобилось вернуть уверенность в себе.