– Что ж, у меня лишь одна дочь.

Вспыхиваю от странного смущения и взмахиваю руками:

– Уже хорошо. Есть человек, который в старости кружку с водой поднесет. Да?

– Я не старею.

– Ну, я старею. Тогда, может, ты поднесешь мне чашку?

– Ари, - Ноа неожиданно отталкивается от стола и подходит ко мне, выпрямив спину. Я не хочу думать о том, что мы похожи, но смотрит он на меня так, как я смотрю на себя в отражении, когда хочу взвыть от недовольства. – Почему ты отрицаешь это , что плохого в том, кто ты есть? В мире возможно все. В мире бывают исключения. Ты – исключение, и в этом нет ничего неправильного. Так просто случилось, вот и все.

– Вот и все, - эхом повторяю я и отставляю в сторону кружку. Как просто он взял мне и все объяснил. Ну, подумаешь, ну, бывает. Чем Смерть хуже человека? С чего это вдруг у него не может быть детей и личной жизни? Пф, глупости. Вполне обычное дело.

– Необычное дело, – поправляет он, а я непроизвольно вспоминаю, что этот отец года читает мысли. Класс. С таким папочкой особо не посекретничаешь. – Но я ведь сказал, что ты – исключение. Мы оба должны смириться с этим.

– С детьми не мириться, Ноа. Детей любят, с ними живут, их растят.

– У нас не стандартная ситуация.

– Так и есть. П росто, в таком случае, с чего ты взял, что ты имеешь право называться моим отцом? Возможно, в виде исключения , мы придумаем тебе другое имя? Потому что от тебя у меня только способности видеть мертвецов, да общаться с усопшими.

Я поднимаюсь со стула и грустно выдыхаю. Странное чувство в груди.

Не могу поверить, что мама любила этого человека, это существо … Она считала его своим другом, своей опорой. Она так держалась за его руку, но ведь он холодный. Он, как лед, скала, камень. Неприступный и одинокий. Абсолютно нас, людей, не понимающий.

– Джин я понимал всегда, - говорит Ноа и отворачивается; виновато поджимаю губы, а он отходит немного в сторону. – Джин была единственным человеком, который слышал меня, которого слушал я. Она умела оживить во мне то, что умерло много столетий назад, а, возможно, никогда и не рождалось; она – исключение , как и ты.

– Неужели так хорошо быть исключением ?

– Могу сказать, Ари, что за века скитаний и за тысячелетия прозябания в этом мире я понял что, жизнь однообразна и скучна. Люди совершают те же ошибки, говорят похожие слова. Но случаются исключения. – Он оборачивается и пожимает плечами. – Именно они привносят в жизнь смысл. Ты знаешь, чего хотят все люди?

– Чего?

– Быть не такими, как все. Однако уже это желание делает их похожими на других. Я смотрю на это каждый день, каждую минуту. Я видел всех. Через меня проходили старики и дети, женщины и мужчины, все со своей историей, все со своими причинами, мыслями и оправданиями, но никто не выделяется, потому что твои собственные проблемы зачастую переносят еще тысячи и миллионы людей. И пока ты думаешь, что ты один сражаешься со Вселенной, по этому же поводу с ней сражается половина человечества. – Ноа взмахивает руками и со свистом опускает их, продолжая неотрывно смотреть на меня шоколадными и очень добрыми глазами, в которых, как мне кажется, пляшут искры. – Люди ищут смысл и не находят его. Они считают, что смысл в деньгах, в семье, в любви, в друзьях. Но все это составляющие смысла. А сам он заключен в том, чтобы прожить жизнь неординарно, Ари, чтобы отличиться от других, оставить след. Быть исключением – есть суть существования. Не быть богатым, быть знаменитым, умным, добрым или решительным. А уникальным. И ты до сих пор считаешь, что на тебя свалилось тяжелое бремя? Верно! Быть не таким, как все трудно. Но это стоит того. Я думаю, что стоит.

Смущенно покачиваюсь на носках и почему-то улыбаюсь. Ноа все смотрит на меня, а я вдруг передергиваю плечами и смеюсь:

– Лжец.

– В смысле?

– Ты самый настоящий лжец, Мистер Смерть. Сказал, что не понимаешь людей и не смыслишь ничего в жизни. Но это не так. Может, со стороны лучше видно?

Ноа неожиданно меняется в лице, и впервые я вижу в нем проблески человеческих и живых эмоций. Он будто смущается и будто ему становится приятно ! Он поправляет верх рубашки, растягивает концы красного галстука и говорит:

– Мне ничего больше не остается, кроме как наблюдать.

– И как это происходит? – Он вопросительно вскидывает брови, а я подхожу ближе и становлюсь рядом, оперевшись о край стола. – У тебя есть список, и ты ходишь по домам?

– У меня есть список. Но я не хожу по домам.

– И даже не пролазишь через камин?

– И даже не пролажу через камин, Ари.

– О, смотри, у тебя есть задатки сарказма! Еще чуть-чуть, и я научу тебя быть этим…, ну как его там…, человеком. – Усмехаюсь и вижу, как Ноа дергает уголками губ.

– Ты похожа на Реджину, Ари. Я вижу ее.

– Здесь? Сейчас? – Я оглядываюсь в поисках мамы, но Морт вдруг кладет ладонь мне на плечо, и в груди становится горячо.

– Да. Здесь и сейчас. Ты очень похожа на свою мать. Мне нравится, что ты борешься. Я знаю, что она бы тоже сопротивлялась, не сдалась бы просто так, не опустила руки.

– Но почему она умерла? Неужели ты не смог…, – я сглатываю и наблюдаю, как Ноа робко убирает руку с моего плеча. Он переводит взгляд в стену, а я поджимаю губы. – Ты ведь Смерть. Ты забираешь людей. Почему ты не спас ей жизнь?