– Я попробую, господин прокурор, но беда с памятью. Нет-нет, да и вспомнится что-нибудь.

– Торгуешься? Много не дам.

– Мне не нужны ваши деньги. Список я вам пришлю, вы отправите мне счёт.

Валентину показалось, что динамики терминала хихикнули. Он представил гриба во всей красе - таким, каким тот был, когда впервые встретился с артмастером. Воображаемый Григорий Борисович Бабичев потирал руки.

– Брезгуешь? Ну и дурак, - сказал господин прокурор.
– С дураками приятно работать. Давай список, всё устрою. Гадом буду. Всё, будь здоров, меня дела ждут и Ариадна.

– Передавайте от меня привет Ариадне, - сказал Валентин Юрьевич и с наслаждением прервал связь.

– Гадом будешь, - ворчал он, обдумывая список продовольствия.
– Был гадом и останешься им. И я тоже был гадом, что не сдал тебя ребятам из безопасности, и буду гадом, потому что и теперь не сдам. Картошки надо месяца на три, а дальше посмотрим. И не потому не сдам, что продался за жратву, а потому что мне всё равно. Хотите, чтобы вами управляли грибы и безмозглая электроника, пожалуйста. Тушёнки в банках побольше. Я не возражаю, мне всё равно. Думаете, тут у меня тюрьма? Как бы не так. Это у вас там тюрьма, потому что вы с грибом по одну сторону стены, а я по другую. Круп надо всяких, соли, спичек. Давайте, ребята, помогайте грибу стать дубом. Но я-то хорошо знаю, какой из гриба дуб, и будьте уверены, не забуду. Память...

Валентин замолчал, изучая обширный список. Хотелось по возможности свести общение с господином прокурором к минимуму и звонить реже, но нужно ведь смотреть на вещи реально. Как он забросит такой груз в шестидесятиметровый колодец? Не вертолётом же!

– Да хоть бы и вертолётом, - мстительно выцедил Ключик.
– Гадом он будет. Как там вы изволите в таких случаях выражаться, господин прокурор? Отвечайте за базар.

Он отправил письмо, погасил терминал, вылез из кресла. По крошечному кабинету прошёлся, заложив за спину руки. Из фрамужной щели вливался холод. Воздух воздухом, но незачем выхолаживать спальню. Валентин уперся руками в подоконник и лбом прижался к стеклу. Память. С нею неважно. Какие-то обрывки историй: Ядвига, Резиновая Зина, семейство Зайцев. Вельможные с их многосерийной любовью. Кот их Василий. Ключик прислушался. Почудился сверху откуда-то, с крыши, шорох. Мяуканье.

– Хватит с меня призраков, - решительно заявил Валентин Юрьевич Ключко. Поднявшись на цыпочки, загрохнул фрамугу. Не могла Оленька оставить кота, скорее мужа бросила бы.

– И вообще, с меня хватит. Десять лет мечтал, чтобы кончилась гонка и можно было спокойно почитать за чаем. Скажите, зачем мне книги, если десять лет не брал их в руки?

Ответом была тишина. Уютная, обволакивающая тишина обитаемого дома. Не ватная, не глухая - скрипы половиц остались и вздохи ветра в разогретой каминной трубе, но больше ничего. Сипение закипающего чайника можно к этому добавить, звяканье чайной ложечки, собственный голос тоже не будет лишним, если не говорить глупостей, а сказать: "Ну вот, теперь выберем книгу". Ключик прошёлся вдоль шкафов, отхлебнул из стакана в серебряном с чернью подстаканнике и сказал:

– Выберем книгу.

"Тебя не хочу, слишком жёсток, почти жесток. Тебя... Нет, одиночества мне и без тебя хватает. Тебя тем более - мне тоже не пишут. Тебя? Огонёк по ту сторону реки. Нет, не хочу. Ночи мои нежными не бывают, вида на реку здесь нет и огонька нет даже в конце, не тоннель ведь. Какой может быть огонёк в колодце? Колодец? Нет, эти библейские штучки-дрючки Иосифа не хочу. В волшебные горы что-то не верю. Хочется длинного чего-нибудь о домах и о людях. Даже не знаю, о ком больше - о домах или о людях? Чего-нибудь тягучего, как сага. О!

Ключик отнёс стакан на журнальный столик, вернулся к стеллажу, сдвинул стекло, затем, осторожно переставив синюю тарелку, оттуда, куда указывало острие донкихотского меча, потащил за корешок первый том саги. То, что надо. Как раз лет десять нечитано. Или нет, не десять, а восемь. В последний раз в руки брал в тот день, когда вышла с отцом ссора. Отец.

Валентин Юрьевич нервно тряхнул головой. Память памятью, а об этом не надо. Дурак был двадцати семи лет от роду, самонадеянный молодой дурак. Вот так вот наговоришь глупостей, а потом восемь лет кайся без надежды на отпущение.

Он взвесил в руке книгу, по корешку провёл пальцем (первый том истрепан) и опустился в кресло. Пусть будет сага. Том сам собою раскрылся, но не на первой странице, а там где:

– Какой дом я бы вам здесь построил!
– сказал Босини, прервав наконец молчание.

– Ну ещё бы!
– сухо ответил Сомс.
– Ведь вам не придётся платить за него.

Ключик побледнел. Боролся с собой. Если тебе двадцать семь лет, и ты чувствуешь себя Босини, дело одно. Но если в свои тридцать пять окажешься в шкуре Сомса, стоит ли изводить себя спорами с мертвецами? "Мне это не по средствам", - прочёл Ключик реплику упрямого собственника. Обидно оказаться посредственностью тому, кто мнил себя Босини. Ничего удивительного, что так истрёпан корешок первого тома, а остальные целы. Тому, кто безосновательно считает себя Босини, дальше не стоит читать. Но когда дойдёт до него, что на самом деле он Сомс...

Валентин поджал губы, перелистал первый том к началу, где эпиграф из "Венецианского купца" о рабах, и стал читать, прихлёбывая мелкими глотками горячий чай. Думал, трудно будет одолеть первые главы, однако быстро втянулся, и когда пришло время зажечь свет, от переживаний старого Джолиона оторвался с трудом. На улице быстро темнело, умирал день. Валентин глянул в окно, желая установить, как подвигается строительство, но в сумерках сквозь запылённое стекло ничего не высмотрел, открыть не рискнул. Потянулся, заведя руки за голову, подумал - поесть было бы недурно, и тут же вспомнил: "Ну да, гриб обещал выслать счёт".