Ключик заставил себя улыбнуться - правду сказала Ядвига Адамовна, Зина таки вырастит из них примерных жён. Улыбка получилась гнусной, как будто за нитки растянули в стороны рот резиновой маски. Ясно же - нехороший разговор выйдет. "Опять он стучит", - раздражённо подумал Ключик и повернул голову - театрально, вполоборота. Оценить мизансцену было некому, отец, сидя за фортепиано, невидяще уставился на погашенные полгода тому назад свечи. Крепкие пальцы правой его руки при этом отбивали на гробовой крышке фортепиано дробь, левая рука висела плетью.

– Перестань стучать, - прошипел Ключик, не разжимая зубов, чтобы не сорваться на крик.

Отец спохватился, убрал руку с запертой клавиатуры и сцепил пальцы в замок, чтобы не своевольничали.

– Ты что-то хотел сказать, - напомнил Ключик. Собирался добавить "папа", но не вышло. Вот уже полгода не получалось сказать "папа", а говорить "отец" не хотелось, потому что и без того отношения холоднее некуда. Брякнуть "отец" - всё равно что узаконить разрыв.

– Валя, - ломаным голосом сказал отец.
– Я договорился с Павликом, он согласен взять ту комнату.

Так и сказал "согласен взять" и "ту комнату". Не "купить", упаси боже, "не нашу с мамой спальню", ну что вы! Зачем себя беспокоить? Так и надо - бросить небрежно "взять ту комнату".

– Я так и знал, что вы споётесь, - проговорил Ключик, словно вбивая гвозди.
– Хорошо он тебя обработал.

– Валя!
– возвысил голос отец.

"А что - Валя? Кто-нибудь раньше спрашивал Валю?" - подумал Ключик, припоминая, как однажды - месяца не прошло после похорон!
– Павлик подъехал к отцу с разговором. Ни о какой комнате речи тогда не было, ни боже мой! Просто Павел Петрович по-соседски стал жаловаться, что внезапно выросли дочери (трое) и Алик тоже подрастает (пока один), а жилплощадь не умеет увеличиваться, хоть тресни. Про семейное счастье что-то задвинул и что, видимо, так богу угодно, потом стал намекать - старшей дочери надо бы уже замуж, а жить негде.

Говорили они во дворе, Павлик поймал Юрия Александровича по дороге домой. Валентин разговор услышал случайно и поначалу не понял, куда дует ветер, просто обозлился, когда сосед слишком уж прозрачно намекнул на богоугодность смерти. Ключика передёрнуло, когда он представил себе, как больно всё это выслушивать папе, и он поспешил выйти во двор. Разумеется, увидев Валентина Юрьевича, Павлик тут же дал задний ход. Естественно, сам Валентин немедленно выбросил бы из головы подслушанную беседу, но вышло так, что, пропустив Юрия Александровича, он задержался на нижней веранде - возился с заевшим замком. А тут как раз Зина вывела девочек на прогулку, и сказала громким шёпотом: "Оттяпает комнату". Просто походя бросила, и тут же: "Айнка! Зюська! Бросьте это, фу! Какая гадость!" Была права, старая ведьма, видимо, сказались аппаратные привычки. Резиновая Зина долгое время работала стенографисткой у какого-то партийного бонзы, за что и получила в доме номер десять квартирку. Подковёрные манёвры распознавать умела в зародыше. "Была права", - думал Ключик всякий раз, когда заставал отца за душеспасительными беседами с Павлом Петровичем. Через месяц тот перестал скрывать интерес, через два выразил намерение, а через три осмелился требовать. Заметив, что отец не в состоянии оказать сопротивление (Валя, ведь я всё равно не могу туда зайти), Ключик поговорил с Павлом Петровичем круто. Пришлось подключить Екатерину Антоновну, в присутствии которой Павлик не решался врать. Выяснилось, что свадьба старшей дочери, Веры, ещё не слажена и даже не затевается. Хочешь - не хочешь, пришлось Павлику отступить, но на этот раз сам Валентин в пылу разговора высказался неосторожно: "Вот когда выйдет замуж, тогда поговорим". Сказал и вскоре пожалел о сказанном. Через три недели скоропостижно сыграли свадьбу, счастливый Павел Петрович получил законное право продолжить разговор о "той комнате". Если бы Зина сказала "может оттяпать", возможно, собственность получилось бы отстоять, но она сказала "оттяпает" и оказалась права. Думая об этом Ключик наблюдал, как отец опять тянет руку - барабанить пальцами по запертой крышке. Просить не пришлось, папа просто нервно погладил дерево и убрал руку. "Станет оправдываться" - понял сын.

– У них тесно, - чуть слышно заговорил Юрий Александрович.
– И зачем нам? Ты хорошо знаешь, я никогда не смогу туда войти. Зачем ты меня...

Хотел сказать "мучаешь". Не сказал, только посмотрел виновато и тут же отвернулся. Продолжил:

– Они хорошие. Ты помнишь, как Верочку сюда не пускали, а она садилась у двери и... А как мама с Катенькой... Помнишь?

Когда-то не было квартиры номер четыре и квартиры номер один тоже, а была во втором этаже десятого дома одна большая перенаселённая коммуналка, где жили Екатерина Антоновна с мамой Ключика душа в душу. Всё это Валентин Юрьевич помнил, всё это помнил и Павлик и, конечно же, не преминул напомнить соседу много раз, когда убалтывал отдать комнату.

– И вообще, сын, я так решил, - сказал, распрямив плечи, Юрий Александрович. Сказал и хлопнул ладонью по траурной крышке. Подбородок при этом выдвинул точь-в-точь как дед Шура. Ключик отступил от окна, скользнул взглядом по нотам, раскрытым на осеннем Шопене, и подумал, что всё равно никогда больше не будет июньского Моцарта, а без него вдыхать настоянный на липовом цвете воздух бесполезно. "Бесполезно", - понял он, ещё раз глянув на подбородок папы. Суше, чем хотел, сказал:

– Хорошо, отец.

Будучи не в силах сдержать горечь, добавил:

– Как видишь, твои кирпичные стены оказались не прочнее моих воздушных замков.

Зря напомнил о старом споре, ох зря. Чтобы не видеть, как отец за сердце станет хвататься, вышел. Через неделю дверь заколотили гвоздями и двое молчаливых родственников Павла Петровича принялись наспех заделывать проём гипсокартоном. Павлик суетился, лебезил, подсовывал документы, смотреть на него Валентину было противно, но пришлось - отец уехал лечиться к морю, чтобы не слышать, как станут ломать стену. Домой он не вернулся, Ключику сказали - умер во сне. На похоронах Павлик прилично скорбел, а Валентин Юрьевич был каменно спокоен. Бесчувственное безразличие, овладевшее им, пустило глубокие корни, судьба комнаты не волновала его более, как и судьба дома. К чёрту кирпичные стены, да здравствуют гипсокартонные перегородки. Воздушные замки рулят! Все три дочери Зайцев выскочили замуж и разъехались. Алика Павел Петрович пристраивал дольше, но всё-таки сбыл с рук, хоть и не очень удачно. Слишком близко, через дорогу. О том, как трёхкомнатная квартира стала двухкомнатной, Ключик предпочитал не вспоминать и жене не стал рассказывать, опасаясь, что Елена Викторовна возьмётся за восстановление справедливости. Бередить старое не хотелось, всякий раз, когда разгорались в душе угольки раздора, Валентин Юрьевич старательно затаптывал их, но не преуспел, как оказалось. Память коварна, в самый неподходящий момент поведёт вас по коридору куда не нужно и ткнёт носом в глухую стену - в том самом месте, где раньше была дверь.

***

Бодать гипсокартонную перегородку и стучать в неё, как в бубен, бестолковое занятие. Ключик потащился в спальню. Усталость никуда не делась, по-прежнему ломило после экстренной разгрузки поясницу и ныло в плечах. Под веками жгло, но сон слетел. Валентин поворочался с полчаса, потом включил свет и попробовал читать. Только хуже стало, потому что как раз добрался в саге до примирения Джолионов - старого и молодого. Тогда он выключил свет, зарылся в одеяло и на голову натянул подушку. Для того чтобы отогнать мысли, прибег к обычной уловке: представил себе виртуальную мастерскую, заложил новый проект - приморский особнячок, - и принялся за работу. Очень скоро сбился, перепутал текстуры, вместо полимерной перемычки влепил почему-то перегородку из оцилиндрованного бруса. Долго выбирал, как врубить её в несущую стену - "в обло" или "в лапу", и не смог выбрать, очень мешало, что выскочило из памяти название. Как же называется такая перегородка? Выруб? Вруб? Переруб? "Бруб! Бурб-бруб!" - загрохотали, валясь на него, брёвна, он закрыл рукой голову и проснулся, сел на кровати торчком.