– Холодно!
– крикнул, просыпаясь, Ключик. И, проснувшись, понял - действительно холодно, прямо заледенели ноги. Одеяло сползло. Почему такой колотун в спальне?

Он сел на кровати. Ледяной пол. Что за притча? Вышибло защиту "термолайн"? Где-то замкнуло? Кое-как одевшись, он кинулся к пульту. Всё оказалось просто, напряжение на вводе - ноль. Тепло термолинол не держит, если отключить - остывает мгновенно. То ли дело - печь.

– Затопить надо бы, чтоб не выхолаживать дом, - сказал Валентин.
– Сначала разожгу камины, в диспетчерскую можно звякнуть и после.

Он начал с гостиной, привычно открыл поддувало, щёлкнул решёткой, чиркнул спичкой, открыл кран, и... Погасил спичку. Не зашипели в запальнике газовые струйки, не полыхнул драконов огонь. Камин умер.

"Вот это новости, - растерянно подумал Валентин Юрьевич.
– Газ отключили тоже. Хорошенькое дельце - остаться без тепла в конце декабря... Остынет дом, замёрзнет вода в трубах. Кстати, надо проверить".

Проверил. Воды не было тоже, и явно не потому, что льдом разорвало ввод - до такой степени не успели промёрзнуть стены. Хоть и холодно в комнатах, ещё не минус. Валентин энергично выдохнул ради проверки. Нет, пара не было видно, градусов пятнадцать тепла. Но не пройдёт и суток - станет минус пять, как на улице. "Вот теперь самое время ругаться с диспетчером", - решил он и двинулся в кабинет, но не доходя остановился. Как звонить, если нет в сети напряжения? Терминал мёртв, шлем мёртв. А телефон...

– Даже если бы я не раскокал его собственноручно об ступеньки, всё равно толку от него шиш, - задумчиво сказал в пространство Ключик, - потому что без питания он не работает тоже. Дурацкое положение.

"И даже более чем дурацкое. Все сети отключены, связи нет, наружу не выберешься. Окончательно меня решили из дому выжить. Как будто нарочно... Постой, Ключик! А и вправду, не Бабичев ли это устроил в отместку? Сидят где-нибудь поблизости его люди, ждут, когда я наружу полезу. Как тут не полезешь? Был бы телефон, только не радиотрубка, а... О! Телефон!" Ключик прихватил в кабинете старый блокнот с выпадающими листками - жёлтый, исписанный вдоль и поперёк, - сунул его вместе с огрызком карандаша в карман и отправился на первый этаж, к Зине. Эбонитовое чёрное чудище в её прихожей обходилось без питания. Ключик снял с рычага трубку, послушал гнусавый гудок, отыскал в блокноте телефон диспетчерской электроснабжения, прокрутил пальцем, сунутым в дырку телефонного диска, первую цифру, послушал щелчки в трубке, но вторую цифру набирать не стал. После серии щелчков - гудок.

– Дурак я, - сказал он в эбонитовую решётку микрофона.
– Сто лет уже телефонная станция не понимает пульсового набора.

Сто не сто, но двадцать лет как минимум Резиновая Зина не могла никому звонить. Возможно, она даже не заметила этого, ведь с восемьдесят второго (или восемьдесят третьего?) звонить ей было некому. Бедная Зинаида Исааковна!

– И вдвое не такая бедная, как ты, - сказал себе Ключик, вешая со стуком трубку.

Глава шестнадцатая

На войне как на войне, говорила Ядвига Адамовна Вишневская, когда в доме на Девичьей улице отключали воду. Ключик верил ей, все знали - когда во время войны немцы взяли город, она с матерью осталась. Не по своей воле, конечно. Эвакуировали в первую очередь нужных, во вторую - родных, а уж в третью... До третьей очереди не дошло дело, паровозов не хватило, вагонов и ещё чего-то, быть может, времени. За нехваткой времени или ещё чего-то сбившимся в густую толпу на вокзале гражданам никто не сказал, что решено взрывом обвалить на пути вокзальный мост. Нет, кому-то, должно быть, сказали, иначе откуда бы взялись в очумелой толпе слухи? "Вокзал минирован, его взорвут сегодня в два", - "Что вы такое говорите? Как можно? Ведь люди!" - "Не сегодня, а завтра в два", - "Кто сказал в два? Почему в два? Ведь далеко ещё немцы!" - "Будет врать-то! Не вокзал, только мост. Я сам слышал по радио", - "Когда?" - а чёрт его знает, когда. Стали спрашивать непроспатого какого-то путейца, тот только отмахнулся молотком и пошёл обстукивать колёса литерного состава. Двери опечатаны, оцепление на платформу не пускает, паровоз под парами. "Видал? Не будут взрывать. Этот ходит, стучит. Как они выпустят литерный, если сегодня в два? Пять минут осталось" - "Неразбериха. Видите, что творится?" Сложно было не увидеть. Не нужные и не родные, сбитые в толпу граждане волновались, как море в шторм, а когда дрогнула от взрыва земля и в зале посыпались стёкла, всею толпой хлынули в двери. Началась дикая давка. Машеньке Вишневской с дочерью Ядвигой повезло - их не задавили и друг от друга не оторвали - Маша в дочку вцепилась мёртвою хваткой. Когда вместе с ревущим обезумевшим стадом их выдушило на платформу, стало ясно - никто больше никуда не едет. Хода нету и литерному, и обыкновенному.

Октябрьским промозглым днём мать притащила Ядвигу в разбомбленный дом на Девичьей, потому что поняла - лучше не дожидаться третьей очереди родным репрессированного фармацевта: их задавят в толпе или расстреляют под горячую руку. Хоть и стоял дом без крыши, комнатка в первом этаже, где ютилось после уплотнения семейство Вишневских, была вполне пригодной к жизни. С потолка не текло, стены уцелели, одно плохо - уж очень холодно. Вот если поставить печку... Поставили. "Буржуйку, - рассказывала Ключику Ядвига.
– Не знаю, где мама её раздобыла, сменяла на что-то. Топили мы всякими обломками, стульями. Разбивали мебель. До малинового цвета раскалялась труба, из колена, шипя, капала чёрная жижа. Прямо на измазанном сажей круглом пятаке кипятили в кастрюле талую воду. Дай бог, Валя, чтоб не пришлось тебе никогда есть суп из картофельных очисток, сваренный на талой воде. И всё-таки наша печка была чудом, мне до сих пор снится чёрная дверца с задвижкой, жар..."

– Не та ли это буржуйка, что валяется у меня на чердаке?
– спросил Ключик, осматривая опрятную квартирку Ядвиги Адамовны. Вне всяких сомнений, кухня Ядвиги - та самая комнатушка, где они с матерью провели первую голодную зиму. Непонятно только, куда печную трубу выставили, разве что был в потолке пролом.

– На войне как на войне, - заявил Валентин Юрьевич, обращаясь к воображаемому противнику.
– Выжить меня отсюда не выйдет. А я выживу. Устроюсь прекрасно. Притащу с чердака печку и раздобуду где-нибудь дров. Куда трубу выставить, я придумаю, будьте покойны.

– С комфортом устроюсь, - говорил он, поднимаясь на чердак.
– Натоплю из снега воды и стану пить чай. Жратву из холодильника вытащу на веранду. Нет, вот это как раз ни к чему. Скоро в доме температура будет, как в холодильнике.

– Стану... сидеть... у печки...
– пыхтя, говорил он, таща ржавую тушу к чердачному люку.
– Дрова... подбрасывать... смотреть, как из колена капает... чёрная жижа...

У люка задержался, отирая рукавом лоб. Чтобы капала из колена жижа, нужно найти колено, а заодно и трубу. "Там валялись трубы и ещё что-то", - припомнил Валентин и вернулся туда, где обнаружил "буржуйку". Всё там было. Две длинные трубы, одна короткая, два рифлёных колена, да кроме них ещё какая-то непонятная рухлядь: закопченная железяка с круглой дырой, листы кровельной жести, - всё это Ключик по размышлении здравом прихватил. Но как спустить с чердака этакую тяжесть? "Верёвку бы... Канат... Канат?"

Он помянул добрым словом забывчивых строителей, отыскал возле печного "борова" тали и, подцепив на крюк печку за одну из трёх скобяных ног, мигом спустил её в люк. С мелочами управился без затруднений.

– Ну что же, чудо-печка, теперь надо искать, чем тебя кормить, - сказал спустя час Валентин Юрьевич. Плоды его трудов не вызывали сомнений - буржуйка стала на место. Под скобяные ноги легли кровельные листы, чтоб не летели на пол угли. Для железяки с дыркой тоже нашлось применение - сквозь неё высунула в форточку чёрную шею жестяная труба, похожая на коленчатого удава. С колосниками пришлось помучиться и с погнутой дверцей, но Ключик справился. Критически осмотрев отопительный агрегат, не смог удержаться, похвалил себя: "Я молодец". Оставалось раздобыть для буржуйки корм.